* * *
Двадцатого июня в Бостоне была запрещена новая часть «Прощай, оружие!», вышедшая в «Скрибнерс мэгэзин». Макс Перкинс не знал, что и думать о скандале: с одной стороны, любая шумиха хороша, с другой – существовала опасность, что публика услышит только о том, что книга непристойная. Весь этот вопрос был чрезвычайно щекотливым. Перкинс опасался, что оттолкнет коллег, прессу и своего «звездного» автора, если сенсуалистскому аспекту книги будет уделяться слишком много внимания. Он знал, что Эрнест не только болезненно восприимчив к пренебрежению, но готов взорваться из-за цензуры. Макс в глубине души был весьма брезгливым человеком и не любил бранные слова, поэтому его пререкательства с Эрнестом по поводу нежелательных слов время от времени превращались в фарс. В «Прощай, оружие!» было три таких слова, и Эрнест считал, что это – «яйца», «пидарас» и «дерьмо», хотя на самом деле непригодным для печати скорее было слово «трахаться», а не «дерьмо». После того как все стороны одобрили очевидные замены, полумеры были обнародованы, хоть, впрочем, в конце концов «Скрибнерс» выпустило роман с длинными прочерками вместо бранных слов. Все это отвлекало от настоящей, с точки зрения Эрнеста, проблемы – концовки романа.
Эрнест принял решение закончить роман для «Скрибнерс мэгэзин» текстом примерно в 250 слов, который следовал после смерти Кэтрин и ее ребенка при родах. Рассказчик, Фредерик Генри, говорил, что еще о многом мог бы рассказать: о встрече с гробовщиком, своем друге Ринальди и лечении от сифилиса, о будущем священника при фашистах – или даже о том, что он сам делал в ночь после смерти Кэтрин. Последнее предложение звучало так: «Я мог бы рассказать, что произошло с тех пор, но на этом история кончается». Большинство альтернативных концовок – а их было сорок семь – заканчивались именно этим предложением, но текст между сценой смерти Кэтрин и последним предложением каждый раз менялся. Может быть, Эрнест нажимал на себя, чтобы написать что-нибудь сравнимое с потрясающе эффектным финалом «И восходит солнце». В предпоследней редакции рукопись заканчивалась словами леди Бретт, которая произносила их с сожалением: «как бы им могло быть чертовски хорошо вместе», а Джейк Барнс отвечал: «Это просто прелесть, правда?» В окончательной редакции Хемингуэй изменил ответ Джейка: «Этим можно утешаться, правда?» – и это решило исход дела.
Тем временем Макс Перкинс был под воздействием от прочтения Оуэном Уистером рукописи «Прощай, оружие!». И Уистеру не нравилась концовка. Максу тоже, но по другой причине: Уистер считал, что смерть Кэтрин описана слишком натуралистично, чтобы можно было закончить на этой ноте, а Макс думал, что в этом случае полностью отпадает военная линия этого «романа о любви и войне»; он хотел от Эрнеста финальную отсылку к войне. И Фицджеральд посоветовал перенести прекрасный отрывок, начинавшийся словами: «Когда люди столько мужества приносят в этот мир…», в самый конец.
Столкнувшись со столь противоречивыми советами, Эрнест заколебался. Он написал финал, в котором ребенок Фредерика и Кэтрин остается жив. Другую редакцию он заканчивал встречей Фредерика и гробовщика. Он сделал попытку завершить роман на христианской ноте: «Правда в том, что ничего нельзя с этим поделать. Все хорошо, если ты веришь в Бога и любишь Бога» («Прощай, оружие!»). Он обдумывал концовку, которую Шон Хемингуэй, редактор переработанного издания 2012 года, назвал «Финал Nada»: «Вот и все с этой историей. Кэтрин умерла, и ты умрешь, и я умру, и это все, что я могу обещать» («Прощай, оружие!»). Охваченный этим настроением, когда ни один финал не казался ему верным, Эрнест стал придумывать названия. В этот список входит и название, которое он выбрал в конечном итоге, но помимо него: «Если ты должен любить», «Во славу его возлюбленной», «Со всеми происходит одно и то же», «Сентиментальное образование Фредерика Генри» и некоторые другие – и лучше, и хуже. Вычеркнуто название «Очарование».
Он был уверен только в одном – признался Эрнест Максу – в посвящении Г. А. Пфайфферу. Эрнест был очень благодарен щедрому дяде Полин Гасу и потому искренне решил посвятить книгу ему, а не Полин. Гас послал Эрнесту любезное письмо после смерти Эда Хемингуэя и сказал, что оказал бы ему финансовую помощь, если бы знал о его бедственном положении. В том же письме он вспоминал об истинах искусства, о которых нередко забывают, в частности о том, что неважно, «популярна» ли книга или нет, она «остается выражением и частью самого автора… Я знаю, что она честная от первого до последнего слова, и это самое важное».
Большую часть лета 1929 года Полин и Эрнест провели в Испании, при этом Полин приехала на юг только после фестиваля в Памплоне в начале июля. На фиесте компанию Эрнесту составили Джинни Пфайффер и Гай Хикок, для которых коррида была в новинку. Эрнест вместе с Полин последовал за матадорами через Сантьяго-де-Компостела в Верин и Бенавенте, они перебрались через горы Гуадаррама и приехали в Мадрид 1 сентября, где увидели на арене американского матадора Сидни Франклина. Хотя Эрнест тогда вовсе не приходил больше месяца на арену с самозваным тореадором из Бруклина, как Франклин утверждал в автобиографии, в начале сентября они провели вместе несколько дней и Эрнест ненадолго присоединился к квадрилье Франклина. Сидни предоставил Хемингуэю доступ в кальехон, зону между ареной и трибунами, где тот смог наблюдать за боями с близкого расстояния. В дни, проведенные мужчинами в одной компании, их дружба окрепла. Она сохранится на протяжении всей гражданской войны в Испании. В 1933 году, когда Франклин будет нуждаться в хирургическом вмешательстве в кишечник, из-за травмы, нанесенной быком, все расходы оплатит Эрнест.
Сейчас Эрнест упорно собирал материалы для книги о корриде, которая некоторое время была его целью. Он быстро написал короткую статью для Арчи Маклиша, который теперь работал в новом деловом журнале «Форчун»; статья выйдет в марте 1930 года под названием «Коррида, спорт и индустрия». (Эрнесту было неловко признаться другу, что он хочет за статью 2500 долларов. Неясно, какую в итоге сумму ему заплатили.) Другая, длительная работа, как он представлял, станет более масштабной и будет проиллюстрирована фотографиями всех этапов корриды.
В целом он был в замешательстве и раздумывал, о чем же ему писать дальше, как он выразился в письме Максу из Сантьяго: «Может, чепуха – но начал писать кое-что о рыбалке – охоте – о боях быков и тореадорах – о еде и напитках – о разных местах – в основном о вещах и местах». Он боялся, что у него возникнут те же самые трудности с рукописью, что и у Скотта. Эрнест решил действовать. «Думаю, Скотт столкнулся с трудностями потому… он попытался осознанно написать такую вещь, которая должна была стать великой, и у него возник запор». На самом деле, он издаст следующую свою книгу – о корриде, «Смерть после полудня» – только в 1932 году.
«Прощай, оружие!» вышел 27 сентября – а не в день обвала фондового рынка, через месяц, 29 октября, в Черный четверг, как позже будет утверждать Эрнест. Он сразу же стал получать отклики от друзей. Арчи, прочитавший роман несколькими выпусками «Скрибнерс мэгэзин», сказал Эрнесту: «Это прекрасно – так прекрасно, что не могу выразить словами… Шлю тебе безоговорочные похвалы и глубокое уважение. С одной книгой ты становишься великим романистом нашего времени». Джон Пил Бишоп, ставший другом Хемингуэя через знакомство со Скоттом, написал Эрнесту: «Мне нужно набраться сил и подкрепиться, чтобы похвалить книгу так, как она заслуживает. Но позволь мне сказать, что ни один современник не смог бы написать лучше, и в прошлом лишь немногие превзошли лучшие места [романа]». Откликнулся и Дос Пассос: «Дорогой Хем, ты хоть понимаешь, что ты король литературного переполоха?»
