Если остальные чувства мертвы, а внутреннее чувство живо, то жив и человек. Больной ребенок на руках у любящей матери чувствует свои чувства к ней и выздоравливает без лекарств. Его кровоснабжение улучшается от одного лишь того, что он ощущает любовь к матери, и знание этого уменьшает в нем чувство вины. От хороших лекарств не бывает ничего хорошего, если мать считает ребенка слишком большим для того, чтобы прижать его к груди, обнять, погладить и перецеловать все больные места.
Человек с притупившимися от пристыживания чувствами нуждается в особенно сильных эмоциях, чтобы его внутреннее чувство могло развиваться. Ему подавай эротику и извращения, бесшабашные выходки и головокружительные трюки. Для него это – благо, ради которого стоит жить. Если ему этого не разрешают, он берет сам. Если надо – применяет силу. Просто обнять кого-нибудь, прижать к груди и замереть в этой позе он не умеет. Если кто-то говорит про то, сколь важно обнять столько-то раз в течение дня партнера или супруга, он поднимает того на смех. Он не ощущает такой потребности, поскольку лишен чувств. Не умея обнимать сам, он не желает, чтобы обнимали его. Если ему приходится кого-то обнять, он делает это так, что у человека кости трещат. Будучи с детства лишен ласки, он не нуждается в ней и не ценит ее. Он относится к себе и к ближнему как к биомассе. Хочет – пользуется, не хочет – выбрасывает. Он не ведает стыда, он – само бесстыдство.
Принято считать, что, обнимая ближнего, лаская и поглаживая его, мы делаем ему хорошо. При недовольстве ближним к нему не хочется прикасаться. На деле же через прикосновение к ближнему мы познаем собственные чувства. Всякое внутреннее сопротивление против ближнего являет собой сопротивление против своих чувств. Протест против болезненного прикосновения ближнего является изначально протестом против собственной болезненной мысли, возникшей от больно ранящего чувства.
Ребенок, который имеет недостаточный телесный контакт с матерью и отцом, начинает по мере этого проявлять интерес к собственному телу. Он вынужден вызывать у себя раздражение и сам на него реагировать. Он вынужден себя возбуждать и себя удовлетворять. Ведь иным путем опыта не набраться. В противном случае в будущем он может превратиться в неумеху либо извращенца. Так или иначе его все равно пристыживают. Ребенок быстро смекает, что если никто не видит, то никто не пристыживает, и тогда уже не стыдно.
Чем ребенок честнее и откровеннее, тем больше его стыдят. Его честность и откровенность истребляют. Неудивительно, что каждый второй первоклассник рассуждает по-стариковски, дескать, жизнь лишена всякого смысла. Зачем было рождаться на свет, если куда ни кинь – все стыдно? Зачем было рождаться, если тебя сразу начинают бить ни за что ни про что. Взрослые только и знают, что говорят о своей правоте, а у самих слова расходятся с делами. Ребенок не понимает, почему взрослый стыдит его, если стыдно должно быть ему, взрослому. Ведь если стыдно ребенку, он не бросается стыдить взрослого. Ребенку хотелось бы поговорить на эту тему, но взрослый не хочет, поскольку боится посрамления.
Чем абсолютнее человеческие страхи, т. е. чем догматичнее представление о жизни, тем больше человек всего стыдится. Для него одинаково трагично не иметь полового контакта и иметь физический контакт. Такой человек занимается сексом с таким отчаянием, словно исполняет пляску смерти. Всякий раз воспринимается как последний – если не убьет, то усилит стыд. Человек, который занимается сексом, борясь с чувством стыда, словно со смертью, не заботится о себе. Хорошо, если он заботится по крайней мере о том, чтобы в результате подобного секса не рождались дети. Вскоре он забывает и про эту человеческую грань жизни.
Чем человек считает себя умнее, тем в большей мере его чувства развиваются только благодаря тому, что к ближнему он прикасается только своими половыми органами. Особенно старательно это делают мужчины, ибо являются творцами материальной стороны жизни. Посредством секса человек все более отчаянно пытается доказать себе факт своего же существования.
Человек, который пытается через секс обрести свои чувства, может в совершенстве владеть техникой полового акта. В то же время ему бывает противно, когда к его телу прикасаются. Если это чувство перерастает в неодолимое отвращение, человек отказывается от секса и ощущает себя страшно несчастным. Для оказания помощи человеку, ставшему от стыда бесчувственным, сексологией были найдены эрогенные зоны человеческого тела, однако человека, делающегося все более бесчувственным, может однажды охватить ярость, если кто-либо коснется его эрогенной зоны. Возникает чувство омерзения. Душа тоскует о любви, а тело словно мертвое.
Если человек, зашедший столь далеко со своим стыдом, испытывает чрезмерную потребность свою сексуальность реализовать, он в своей сексуальной ориентации переключается на мертвых. Некрофилия – это патологическое сексуальное влечение к мертвым. Мертвец уж точно не будет стыдить человека за его сексуальность, и потому некрофил предпочитает половую связь с покойником. Отчего возникает некрофилия? Она происходит в том случае, если родители стыдят сына за его сексуальность столь безмерно, что для него женщины делаются все равно что мертвыми. Не понимая причин собственных сексуальных разочарований, родители опошляют секс также и в глазах ребенка. Процветающее в обществе пошлое отношение к половой жизни усугубляет проблему еще больше.
Манипулирование детьми посредством пристыживания способно сделать подростка столь стеснительным, что он краснеет всем телом при одной только мысли, что придется пожать кому-то руку. Не говоря уже о том, чтобы кого-то приголубить, обнять, чмокнуть или поцеловать. Если Вы, будучи ребенком, считали это столь зазорным, что прямо хоть ложись и помирай, значит, родители основательно поработали над Вами своим пристыживанием. Стыд делает человека настолько застенчивым, что если к нему подходит тот, кого он любит и ждет, то своим поведением он отталкивает его от себя. Тому кажется, что он общается с мертвецом. Страх делает человека неприветливым, а стыд превращает его в мертвеца, и вряд ли у кого возникнет желание общаться с покойником. От этого влечение может обратиться в ненависть.
Стыд усиливается, если человек стыдится за своего партнера. Партнерские отношения бывают разные: семейные, бытовые и сексуальные. Человек и его тело также являются между собой равноправными партнерами, нуждающимися друг в друге. Если мы стесняемся собственного тела, то умерщвляем свою чувствительность по отношению к нему. Мы проявляем заботу о других и пренебрегаем собственным телом.
Чем больше человек стесняется собственного тела, тем меньше к нему прикасается. Не говоря уж о том, чтобы прикасаться к нему с любовью. Прикасаться к телу разрешается воде, губке, банному венику, мылу, полотенцу, но не руке. Исключение составляют лицо, шея и, возможно, еще какой-нибудь участок тела, выставляемый на всеобщее обозрение. Рука пускается в ход, лишь когда возникает болезнь.
Если человек стыдился бы того, что не любит самого себя, то научился бы себя любить. Поскольку же он гордится тем, что любит ближних, и поскольку не ведает, что гордость есть бесстыдство, то когда-нибудь его стыд всплывет наружу. Измученная чувством стыда женщина желает, чтобы муж любил ее зримо и ощутимо. Это значит, что муж должен бы свести на нет стыд жены, но это невозможно. Подавляемый любыми способами стыд всплывает на поверхность при всяком удобном случае, чтобы дать знать о проблеме своего пленения, тогда как женщине при этом кажется, что это она сама является пленницей – пленницей своего мужа. Для женщины это позорно. Принимая потребности мужа за желания, она хочет от них освободиться. Затем желает от них избавиться. Духовное отчаяние, оборачивающееся отчаянием душевным, реализует свое желание на физическом уровне. Вследствие этого женщина лишается груди. Для иной женщины сама мысль об этом настолько постыдна, что она скорее умрет, чем позволит удалить себе грудь.
