Лингвистические инновации соответствовали переменам в других областях, значит, старая Византийская империя сумела преодолеть оковы старых унаследованных традиций и адаптироваться к новым силам. Как мы видели, ряд судей XI в. записывали некоторые решения в судах Константинополя, демонстрируя намного большую свободу интерпретации и расчет на правовые прецеденты для выдвижения новых аргументов. «Пира» Евстафия Ромея содержит удивительные примеры гибкого приспособления к новым обстоятельствам, скажем, когда бабушка заключила соглашение о помолвке своего малолетнего внука, а тот, достигнув соответствующего возраста, от него отказался. Подобные судебные дела предполагают, что члены византийского суда уверенно реформировали древнюю систему, основанную на Кодексе Юстиниана, чтобы принять во внимание средневековые реалии. Возможно, перемены принимались не всеми и не везде, но они все равно влияли на развитие права.
В области медицины в этот период тоже произошли важные изменения. Главным из них стало анатомирование, прежде запрещенное. Хотя некоторые хирургические операции, описанные в позднеантичном руководстве Павла Эгинского, продолжали практиковаться (сохранившиеся медицинские инструменты тому свидетельство), для изучения анатомии и внутренних органов требовалось препарирование трупов. Церковь запрещала подобную деятельность, но в XI–XII вв. она возобновилась. Интеллектуал XII в. Георгий Торник отметил важность анатомирования для развития византийских медицинских знаний. На Западе аналогичная тенденция наблюдалась в медицинской школе Салерно, которая сохранила и развила древние греческие традиции. О некоторых аспектах медицины писал Михаил Пселл, а его современник Симеон Сиф создал трактат о диете, преимуществах и недостатках определенных видов продуктов. Хотя Кекавмен обличал всех докторов, считая их больше заинтересованными в оплате, чем в лечении, другие авторы уже начали различать хорошую и плохую медицинскую практику, вознося хвалу тем, кто умело оперировал и спасал человеческие жизни. Обеспечение более совершенной медицинской помощью, по крайней мере для членов императорской семьи и престарелых монахов, описано в документах монастыря Пантократора, основанного Иоанном II в 1136 г. В монастыре была хорошая больница, где членов императорской семьи – представительниц слабого пола – лечили врачи-женщины, а сильного – мужчины. Имелся там и лепрозорий для больных проказой.
Творческая адаптация правовых и медицинских традиций была связана с усилившимся пониманием важности образования и классического прошлого. Константин IX, являвшийся щедрым покровителем учености, основал две специальные школы – философии и права. Поскольку изучение древней греческой философии в Византии никогда не прекращалось, к XI в. многочисленные средневековые комментарии и дополнения обогатили эту традицию. Михаил Пселл был качественно обучен Иоанном Мавроподом, который так восхищался Платоном и Плутархом, что даже сочинил молитву, прося Господа допустить их в рай, поскольку они являлись очень хорошими людьми, хотя и жили до христианской эры. Используя древние тексты, сохранившиеся в византийских копиях, Пселл расширил свои философские интересы. Он изучал не только древнегреческих философов, но и халдейских оракулов – фрагментарные записи, касающиеся дуалистического мира хороших/белых и плохих/черных сил. Он утверждал, что занимается теургией, то есть владеет искусством привлечения древних духов и богов, строго запрещенным византийской церковью. Пселл написал трактат по алхимии, превращению обычного металла в золото, и активно занимался астрологией. Другие, оставшиеся безымянными, авторы сравнивали древние тексты Птолемея с собственными астрономическими знаниями, почерпнутыми, скорее всего, из арабских трудов в этой области. Греческие версии арабских трудов по астрологии, включенные в сборники XI и XII вв., вызвали большой интерес Мануила I Комнина (1143–1180). Наблюдения за звездами и предсказания будущего всегда были связаны, что нашло отражение в книгах толкования снов, очень популярных в Византии.
Глубокий интерес к вечности мира, существованию материи и законов природы, который прослеживается в комментариях к древним трудам, распространился и на теорию сферической структуры мира, и на исследования явлений природы. Симеон Сиф дал объяснение, почему сначала видна вспышка молнии, и лишь через некоторое время слышен гром: «звуку требуется время для передачи, а видение не зависит от времени». А Пселл по этому поводу считал, что пустота уха противоположна вздутию глаза. Атталиат высмеял идею о том, что гром – это глас гигантского дракона, но так и не сумел объяснить данное явление. Рациональные научные исследования, вероятно, неизбежно приводили к конфликту с церковью. Преемник Пселла Иоанн Итал был отдан под суд за применение логики к теологии – к Воплощению и чудесам, творимым Христом, и за отрицание бессмертия души и воскрешения тела. В 1082 г. его обвинили в ереси и язычестве, а позднее его судьбу разделили и некоторые его студенты. Между тем изучение древних философских текстов, а также трудов по физике, астрономии, математике и логике укрепило среди византийских исследователей научную традицию, существовавшую до конца империи. Несмотря на временные трудности, она обычно уживалась с христианской верой, хотя в Мистре Плифон отказался от лояльности к христианской церкви и написал полные литургии в честь Зевса и Аполлона.
В дополнение к глубоким знаниям древней философии византийские авторы создали новые пути документирования истории. «Хронография» Пселла, возможно, и преувеличивает его собственный вклад в политические события, однако повествование основывается на прямых наблюдениях и личном участии в происходившем. Он видел, как близкие друзья императрицы Феодоры выбирали ее преемника, отвечавшего их интересам. Он «видел собственными глазами и слышал собственными ушами», как они вели двойную игру, ловчили и обманывали, словно речь шла не о будущем империи, а об игре в кости.
Язык Пселла основывался на аттическом греческом, который использовали древние авторы, всегда вызывавшие его искреннее восхищение. При этом Пселлу не чужды были ирония, юмор и психологическая проницательность. Вот как он описывает Константина X Дуку (1059–1067): «Константин всем сердцем презирал высокие должности и предпочитал жить в уединении. Он не думал об одежде и повсюду ходил, словно деревенщина. Красивые женщины, конечно, подчеркивают свою красоту, одеваясь в простые одежды: вуаль, с помощью которой они ее прячут, служит только для того, чтобы сделать очевиднее их лучезарную красоту, а небрежное платье почти так же эффективно, когда они его надевают, как самый тщательный грим. Так было и с Константином. Одежда, которую он небрежно набрасывал на себя, не скрывала его внешности, а делала ее более яркой».
[45]
Лишь немногие авторы писали так же талантливо, как Михаил Пселл, зато очень многие копировали и подражали ему.
Кризис XI в. разрешился после прихода к власти в 1081 г. Алексея I Комнина, который объединил два соперничавших рода – Комнин и Дука – брачными союзами. Вместе они приложили много усилий, чтобы победить врагов империи – норманнов, печенегов и сельджуков – и преодолеть негативные последствия обесценивания денег. Как мы увидим в следующей главе, Алексей I сумел основать свою династию, которая правила в Византии на протяжении столетия. Тем не менее Иоанн Скилица пишет о «крайней слабости» империи в конце XI в. Кризис оставил отчетливые следы. Некоторые современные историки выделяют этот период как ступень в «феодализации» Византии. Другие отмечают ее упадок – из империи с претензией на мировое господство она превратилась в небольшое средневековое государство, управлявшееся одним родом – Комнинами. Все указывают на возросшее могущество итальянских торговых городов – Амальфи, Пизы, Генуи, Венеции – и рост самосознания балканских народов, которыми ранее управлял Константинополь. Эти новые республиканские и сепаратистские силы в средиземноморском мире не могли не повлиять на византийские претензии на имперскую гегемонию, хотя они также способствовали исследованию новых форм выражения в разных областях знаний. За всем этим был отчетливо слышен грохот барабанов турецкой экспансии, все еще далекий и недооцененный, но уже возвещавший о появлении преемника византийского правления.
