Через несколько лет после этого насильственного акта цензуры Сигизмондо Малатеста возглавил кампанию против турок, которые вынудили деспота Димитрия и его супругу Феодору в 1460 г., когда была захвачена Мистра, бежать в Константинополь. В 1464 г. Малатеста взял нижний город, где обнаружил могилу Плифона. За много лет до этого он пытался убедить Плифона возглавить придворную школу в Римини, но тщетно. Теперь все, что он мог сделать, – это обеспечить для своего героя достойные похороны. И он перенес останки Плифона из Мистры, чтобы похоронить со всеми должными почестями в стене Темпио Малатестиано, где до сих пор можно прочитать надпись: «Останки Гемиста Византийского, князя философов своего времени».
Мистра лишилась могилы своего самого известного философа. Во время турецкого господства на Пелопоннесе Мистра по большей части опустела. Многие церкви, монастыри и городские постройки превратились в руины. Но теперь их восстанавливают, фрески и надписи реставрируют. Дворец деспотов нуждается в новой крыше, после чего он может служить главной достопримечательностью нового центра византийских исследований. Чтобы отдать должное огромной преданности историка Стивена Рунсимана этому месту, выразившейся в его блестящей книге о Мистре, одна из городских улиц названа его именем. Возможно, когда-нибудь в этом удивительно красивом византийском городе улица или площадь будут названы именем Георгия Гемиста Плифона.
Глава 27
«Лучше турецкий тюрбан, чем папская тиара»
[71]Между освобождением Константинополя от латинян в 1261 г. и его переходом в руки оттоманов в 1453 г. в византийской внешней политике доминировал вопрос объединения церквей. Политические соображения вынуждали императоров не отступать от этой политики, поскольку они отчаянно нуждались в помощи Запада, чтобы справиться с турками. А западные духовные лидеры выдвинули предварительное условие любой помощи – объединение церквей, при подчинении Константинополя Риму. После действий крестоносцев в 1204 г. многие византийцы считали это требование отвратительным, если не еретическим, и упорно отказывались его поддерживать. Поэтому Палеологи оказались в весьма затруднительном положении: если цена союза с эффективной западной военной силой – объединение церквей, следовало найти доводы для достижения компромисса и согласия православной церкви, но такие доводы, безусловно, должны были отвергнуть все, без исключения, сторонники ортодоксальной теологии. Византийцы оставались преданными своей церкви, иконам и идеям ортодоксии, они хотели поддержки, а не подчинения.
Основными различиями между церквами оставались специфические черты литургической практики. Для византийцев любые изменения в формулировке Символа веры были неслыханными и неприемлемыми. Первенство св. Петра, трактовавшееся его последователями – римскими епископами, – никак не согласовывалось с восточной концепцией пентархии, правления пяти патриархов. В разных видах хлеба для евхаристии все христиане могли видеть наглядную разницу. Несколько менее важными являлись проблемы, связанные с тем, все ли клирики должны соблюдать обет целибата, а христиане – поститься в одни и те же дни. То же самое можно сказать о географии, которая объясняла использование греческого языка и латыни в литургии, и некоторых непривычных обычаев, которые придавали церквам восточной и западной ветвей христианства отличительные особенности.
Тем не менее существовало фундаментальное желание обеспечить христианское единство, особенно перед лицом ислама. Епископы старого и Нового Рима традиционно выказывали друг другу уважение и включали в богослужения молитвы друг за друга. Несмотря на перерыв в этих отношениях, имевший место в IX в. при патриархе Фотии и папе Николае, и еще один – в 1054 г., взаимное отлучение от церкви касалось лишь конкретных индивидов. Когда Алексей I Комнин обратился к папе Урбану II с просьбой поддержать христиан Восточной Римской империи в борьбе против турок, он сделал это именно потому, что они принадлежали к одной вере. Какими бы ни были расхождения в церковных практиках, именно общая вера послужила началам проповедования Первого крестового похода, и христианский контроль над Иерусалимом оказался восстановленным.
Однако события 1202–1204 гг. углубили раскол и озлобили обе стороны. Приверженцы ортодоксии были особенно возмущены и оскорблены оккупацией крестоносцами их церквей и монастырей, не говоря уже об осквернении церкви Св. Софии. Из новых центров, созданных после Четвертого крестового похода, греческие прелаты поносили латинских епископов и монахов, занявших «их» приходы и монастыри в оккупированной столице и на захваченных территориях. А в Никейской империи Иоанн III Ватац и Феодор II Ласкарис поддерживали контакты между латинянами и греками, считая западных монахов менее догматичными, чем кардинал Гумберт. Имели место серьезные обсуждения восстановления единства среди христиан. После 1261 г. Михаил VIII Палеолог решил активизировать контакты.
Но политические события продолжали препятствовать этому процессу. Когда последний латинский император Балдуин II бежал из Константинополя, папа Урбан IV принял его в Риме и обещал восстановить на престоле; эту политику активно поддерживал его преемник Клемент IV (1265–1268). В Витербо в 1267 г. папа благословил сильный антивизантийский союз, возглавленный Карлом Анжуйским и скрепленный политическими браками: Карл выдал дочь замуж за сына Балдуина, а сына женил на дочери Гийома (Вильгельма) Виллардуэна, ахейского князя. К счастью для Византии, Клемент IV умер, и после трехлетнего перерыва, в 1272 г., был избран Григорий X. Главной заботой нового папы стало планирование нового Крестового похода против мусульман, и для этой цели он объявил о созыве Церковного собора, призванного принять реформы и объединить восточную церковь с западной.
Это многообещающее заявление побудило Михаила VIII попытаться привлечь на свою сторону византийских клириков, выражавших сомнения и даже осуждавших идею союза: патриарха Иосифа, многочисленных епископов и монахов – противников «подчинения» Риму. Вопреки желанию императора «избавить греков от ужасных войн и кровопролития, угрожавших империи», они сочли предложение возродить христианское единство неприемлемым, потому что оно предусматривало главенство св. Петра над всеми церквами и латинскую формулировку Символа веры. У них были и другие возражения, но, поскольку декларация веры считалась основным моментом в учении и проповедовании христианства, любые разногласия относительно текста неизбежно вели к расколу (см. гл. 4). Во время дебатов между восточной и западной церквами, имевших место в XII в., камнем преткновении всегда было одно и то же – filioque. Об этом писали после визита в Константинополь и Фессалоники и Пьетро Гроссолано, и Ансельм Хафельбергский. В ответ Никита Маронейский, позже ставший архиепископом Фессалоник, написал шесть диалогов, защищавших западную трактовку, хотя упрямо отказывался добавить filioque к Символу веры.
Обладая полными знаниями о ситуации, предшествовавшей разногласиям, Михаил VIII начал кампанию по привлечению на свою сторону византийских противников объединения. В 1273 г. он заключил под стражу патриарха Иосифа и обязал Иоанна Веккоса (Векка), архивиста церкви Св. Софии и впоследствии патриарха, возглавить кампанию. Но лишь очень немногие византийские священнослужители приняли латинскую позицию – благодаря трактату Иоанна по этому вопросу. Не помогло и то, что император Михаил и его сын и наследник во всеуслышание объявили о своей приверженности римской формулировке. Было даже трудно найти высокопоставленного клирика, который представил бы константинопольскую церковь на Лионском соборе 1274 г., созванном папой Григорием X. Византийскую делегацию возглавили Георгий Акрополит, глава правительства, бывший патриарх Герман III (который имел власть в течение очень короткого периода в 1266 г.) и архиепископ Феофан Никейский. Делегация больше походила на гражданскую, чем церковную.
