Чтобы удалить из глаза слишком быстро образующуюся жидкость и тем самым не дать ухудшиться зрению, глазные хирурги проделывают в глазном яблоке новые отверстия. Многим это помогает, а многим – нет.
Если раньше глаукома считалась болезнью старых, то теперь заболевают уже и дети.
Человек, который совершает ошибку и зарабатывает глаукому, после операции идет на поправку, если он верит во врачебную помощь. А если к тому же он считает себя счастливцем и никак не нарадуется жизни, дарованной ему руками хирурга, то зрение выправляется еще больше. Кто же воспринимает операцию болезненно и начинает сетовать на то, что послеоперационные шрамы у него так и останутся и что зрение все равно не восстановится, у того микроскопические шрамы не исчезнут бесследно. Разумеется, и зрение не исправляется.
Пациентов же, чье отношение к жизни пронизано решительным неприятием – «глаза бы мои на все это не глядели», либо тех, кто накануне операции находится в разгаре ссоры со своим врагом, вообще не следовало бы оперировать прежде, чем угомонятся эмоции. Жестокость вызывает рану, а жажда мести – кровотечение. Если кровотечение возникает в таком маленьком, относительно замкнутом пространстве, каковым является глазное яблоко, то эффект операции можно поставить под сомнение.
Перед операцией медики дают больному успокаивающие и снотворные средства. К сожалению, они лишь подавляют беспокойство. Лекарств, которые выводили бы стрессы, пока не существует. Поэтому сложилось мнение, что операция – это вопрос везения. Счастлив тот, кому повезет. Если под счастьем понимать душевный покой, то это действительно вопрос счастливого везения.
Не торопитесь делать из этого вывод, будто Виилма отрицает лекарства и медицину. Я признаю все, что существует в мире. Медицина необходима и становится все более необходимой. Но если Вы хотите, чтобы от медицины Вам была большая помощь, то помогите себе и сами. Помочь не сможет и Бог на небесах, если человек не верит в него. Врач лечит материализовавшиеся последствия Ваших стрессов, тогда как вывести стрессы он не в состоянии. Сделать это можете лишь Вы сами.
Если после операции случается внутриглазное кровоизлияние, то несчастны и врач, и пациент. Врач ищет причину в факторах, имеющих медицинское обоснование. Пациент обвиняет медицину. Если кровотечение возникло, то чем быстрее пациент перестанет выискивать чужие ошибки, тем быстрее рассасывается кровоизлияние. А если он попросит прощения у своего больного глаза, то поправится еще быстрее.
Глаза отражают состояние печени. Печень же является средоточием злобы и гнева. Глаза – это то место, где освобождается печаль. Кто от печали и жалости к себе впадает в гнев, тот сокрушает все, что стоит у него на пути. На возникновение гнева указывает повышенный резкий голос и резкие, угловатые движения. Кто свой гнев усмиряет, ибо простое сокрушение его не удовлетворяет, поскольку его ожесточившаяся душа жаждет более утонченного возмездия, у того возникает агрессивность. Агрессивность свидетельствует о зарождении зла. Зло есть целенаправленная, осознанная злоба, поэтому его последствия наиболее болезненны. Об этом говорят также неизлечимые заболевания глаз.
Научись общаться с печалью. Приведу разговор одной пожилой женщины со своей печалью, при котором я выступала в качестве посредника, чтобы женщина научилась понимать бессловесную речь своей печали.
Печаль стоит перед Вами, как очень серьезный человек, которому известно, что Вы его не любите. У нее напряжена и слегка подергивается шея, как и у Вас. От страха, что ее не любят, она пребывает в судорожных внутренних метаниях, словно пытаясь найти иной выход из ситуации. Она ощущает себя беспомощной из-за того, что никто не обращает внимания на ее напряженное состояние, на ее чувство меня не любят. Она готова расплакаться. Она ждет Вашего внимания, Вашей любви. Попытайтесь ее понять и с ней заговорить: «Дорогой страх “меня не любят”! Прости меня за то, что я держала тебя в себе и вместо освобождения взрастила тебя до печали. Я не умела понять тебя всем сердцем и не умела освободить. Все, что я умела, – это держать тебя в себе и взращивать, и ты не мог не вырасти. Прости!»
Ваш переросший в печаль страх делает движения, словно человек, который хотел бы протестовать, хотел бы что-то высказать, хотел бы напасть на Вас с обвинениями, однако сдерживается. Его лицо чернеет. Лицо выражает проблемы видимого. Почернение лица означает, что Ваша печаль боится фальши и потому не позволяет плакать и себе, поскольку опасается, что это будет походить на дурную театральщину с шумом, криками и взаимными обвинениями. Вы взрастили свою печаль до таких размеров, что у нее не осталось никакой надежды быть выплаканной.
«Дорогая печаль, прости, что я вырастила тебя такой, какая ты сейчас есть. Я отпускаю тебя на волю. Ты показала, что я вырастила печаль “меня не любят” и печаль из-за того, что я не могу быть такой, какая я есть. Что я вынуждена нацеплять на себя улыбку, когда хочется плакать. Прости, дорогой страх, за то, что вырастила тебя властелином над печалью. Простите мне оба за то, что, протестуя против фальшивого театра жизни, я не понимала, что борюсь против вас, вместо того чтобы освободить вас от себя. А теперь освобождаю».
Ваш страх вдруг пропал. Куда? Исчезнуть так быстро он не мог. Гляжу: он бежит прочь вдоль соседней улицы, беззвучно крича. Он убегает от Вас, потому что на мою речь Вы не отозвались всем сердцем, и теперь Вашей печали плохо.
«Прости, дорогая печаль, что я пока еще не воспринимаю тебя как ровню и не умею освобождать от всего сердца так, чтобы тебе было хорошо. Прости, что из-за собственного неумения я вырастила тебя в печаль. Прости, что я взрастила тебя бегством от собственных проблем к проблемам других людей. Прости, что я упорно усугубляла тебя».
Ваша печаль бежит, судорожно придерживая рукой подбородок, чтобы не проронить ни звука. Ее невидимые слезы текут ручьями внутрь. Она бежит и вдруг падает как подкошенная. Она несчастна.
«Прости, дорогая печаль, что, сдерживая изо всех сил слезы, я довела тебя до истощения. Я не ведала, что сдерживание стрессов делает человека несчастным. Я тебя отпускаю. Я не понимала, что всякая неудовлетворенность делает меня печальной и беспомощной. Всякий раз, когда я слышу жалобную или злую речь, у меня сводит шею, немеет язык и слабеют ноги, но я не предполагала, что этот спазм вызван тем, что держу тебя в себе. Ты подавала мне знак, чтобы я тебя освободила, – теперь-то я это понимаю. Прости».
Ваша печаль как будто хочет убежать, но в то же время ей хочется остаться и выплакаться перед Вами, а также обвинить Вас в том, что заставили ее плакать. Ей очень хочется временами выкричать кому-нибудь свою боль.
«Прости, дорогая печаль, за то, что дорастила тебя до желания излить свою злобу на других или хотя бы на саму себя. Главное – выкричаться, но я молчала. Мало того, стыдилась, когда случалось чуточку побрюзжать. Я боялась огорчать других, так как, если человек плачет, разве позволительно мне не плакать вместе с ним. Я сознаю, что боялась признаться в жалости к себе, а значит, в слабости. Мне казалось, что я тем самым оберегаю других, и не догадывалась, что это – страх перед собственным огорчением, если вдруг случится причинить своим осуждением боль другим. Печаль, я сделала тебя собственным узником. Таким я отпускаю тебя на волю».
