Кира едва слушала его. В ушах у нее звенели его первые слова. Его сын.
Нет, не сын, сыновья. У нее возникло предчувствие того, кто этот второй сын Генри Хендерсона.
Кира украдкой бросила взгляд на Хендерсона. Он взял со стола газету и погрузился… кажется, в кроссворд.
Хорошо.
Она пошевелила руками в надежде, что узел веревки ослабнет. И ей действительно повезло — в узле Кира нащупала плохо затянутую петельку, крохотную дырочку, в которую едва мог пролезть ее тонкий пальчик.
Она снова посмотрела на Хендерсона. У него было абсолютно безмятежное лицо.
На секунду Кира прикрыла глаза, сунула палец в дырку узла и снова открыла их.
— Почему вы так уверены, что Кэллоуэй за мной придет?
Хендерсон поднял голову и удивленно моргнул, как будто напрочь забыл о ее существовании.
И Кира дала бы голову на отсечение, что так оно и было на самом деле.
— Простите, мисс Найлз?
И он явно не слышал ее вопроса.
— Ведь может быть и так, что он не придет.
Хендерсон окинул ее задумчивым взглядом.
— Он вас любит?
Кира слегка покраснела.
— Я не знаю.
Хендерсон пожал плечами:
— Думаю, это не имеет значения. Он все равно явится сюда, любит он вас или нет. Он чувствует ответственность за вас, а чувство долга — одна из главных составляющих личности Грэма. Но если я все же не прав — что случается крайне редко, — в рукаве у меня припрятана еще пара тузов.
Узел чуть-чуть ослабел.
— Например? — спросила она.
Хендерсон покачал головой.
— Полагаю, на данный момент я и так уже сказал достаточно.
И вернулся к своему кроссворду.
— А с чего вы взяли, что картина, которая вам так нужна, находится у него? — не унималась Кира. — Может быть, у него ее нет.
Хендерсон иронично улыбнулся — то есть чуть приподнял уголок губ.
— Она у него.
Он отпил что-то из стакана и опять уткнулся в газету.
Кира уже могла достать пальцем до щиколотки, и там она обнаружила еще одну непрочную петлю.
— Откуда вы знаете?
Хендерсон сложил газету пополам, положил ее на стол и поставил сверху стакан.
— У него есть тридцать два миллиона причин держать ее у себя, — ответил он.
Теперь уже Кира едва не открыла рот от удивления. Ее пальцы между тем не прекращали работу.
— Долларов? — глупо спросила она.
— Именно.
— Но…
— А вы думали, что он скромный герой, который, прикрываясь маской и плащом, заботится о благе человечества? — Хендерсон качнул головой. — Боюсь, что это не совсем так.
Кира покрутила запястьями. Веревки на руках уже достаточно ослабели.
— Если Кэллоуэй владеет картиной стоимостью тридцать два миллиона долларов и если он такой корыстный, то почему тогда он жил в хижине‑развалюхе? — спросила она. — Почему он ее не продал?
— Он жадный, но не глупый. Первое, что я сделал, когда узнал, что моя дочь убита, — это заявил о пропаже картины.
— В газетах об этом не было ни слова, — заметила Кира.
Еще пара дюймов — и она сможет освободить одну руку.
Хендерсон улыбнулся:
— Все правильно. Они ничего не знали.
— Как это?
— Потому что я сообщил об этом не полиции.
Кира состроила непонимающую гримасу и потянула свободный конец веревки сильнее.
— А почему не полиции? Разве не они лучше всего разбираются с такими делами? Ну, то есть кражами и так далее?
— Боюсь, что это не совсем так, — снисходительно возразил он. — Если бы преступник, которого разыскивает полиция, собирался продать полотно стоимостью тридцать миллионов долларов, он вряд ли стал бы это делать, используя законные каналы. Люди, которым я рассказал о пропаже, имеют дело с более темной стороной жизни, мисс Найлз. Вроде вашего друга Дрю.
— Дрю? — повторила Кира.
Она в последний раз дернула узел, и веревка свалилась к ее ногам. Кира быстро сдвинула ступни, чтобы это скрыть.
— Человек, мечтающий стать похитителем произведений искусства, — объяснил Хендерсон.
— Что ж. Тогда это объясняет его якобы дорогие вкусы, — фальшиво хохотнула Кира и незаметно обвела комнату взглядом.
Ваза в центре стола.
Большая голубая ваза, которая, вероятно, стоила больше, чем месячная арендная плата за этот дом. Но ее вполне можно разбить. Желательно на маленькие острые кусочки.
И Кира собиралась выяснить, насколько маленькими и острыми они получатся.
Глава 25
Дом на вершине холма был самым высоким в квартале. Его владельцы хотели не просто затмить других жителей, но господствовать над ними. И дом возвели именно с этой целью.
Холли рассказывала Грэму, что ее мать построила особняк, а затем передала всю другую недвижимость отцу — для застройки, развития и так далее. Подарок ценой миллиард долларов. Потом она умерла и оставила Холли все остальное — этот дом, свое состояние и летнюю резиденцию за границей.
В полиции считали, что это было одним из мотивов, по которым он убил Холли. Убил их обоих. Холли растранжирила все деньги — почти до последнего пенни, — и Грэм, привыкший к роскошной жизни, пришел в ярость.
У них оставался только трастовый фонд Сэма. И Грэм мог прибрать его к рукам только одним способом: избавиться от жены и приемного сына.
Вспомнив о версии полиции, Грэм невольно скрипнул зубами.
Деньги для него не значили ничего. Никогда. Он занялся медициной, чтобы помогать детям, которые не могли помочь себе сами. И женился на Холли, чтобы помогать Сэму.
Но все закончилось так, что беспомощным оказался он сам. А тот день, когда он вошел в дом и нашел тело Холли и кровь Сэма… воспоминания жгли его как огнем.
Когда Грэм услышал вой сирен, они были уже совсем близко.
Он знал, что нужно встать, выскользнуть наружу и потом говорить, что его вообще там не было. И не признаваться, что ему позвонил совершенно ошалевший Дэйв и он выскочил из мотеля и бросился к Холли и Сэму. И прямо в холле увидел сцену, от которой кровь стыла в жилах. В холле того самого дома, где они жили вместе с женой и приемным сыном.
Но вместо этого Грэм кинулся на кухню. Он открывал все шкафы подряд и кричал: «Выходи! Ну выходи же! Где ты?»
Где Сэм?
Только из-за этого Грэм не сбежал. Он подумал, что мальчик, обезумев от ужаса, куда-нибудь забился. Но куда?
