Прочитав сценарий, я поняла, что должна буду играть певичку из мюзик-холла, которая влюбляется в белого офицера и впоследствии отправляется за ним в эмиграцию. В истории, разумеется, в соответствии с духом времени чуть ли не каждые десять минут экранного времени происходили драки, погони, прыжки, перестрелки. А я в общем-то тогда только понаслышке представляла себе, что это такое – трюковое кино, и немного нервничала, ожидая, что сейчас именно от меня потребуется драться, прыгать, падать и стрелять – а ведь я ничего из вышеперечисленного делать не умела.
Тут следует отметить, что в институте нас, конечно, обучали сценическому движению, однако лучшие уроки нашего преподавателя сценобоя я пропускала совершенно нахально. Я попросту боялась сломать себе какую-нибудь важную часть тела. Надо сказать, что такие случаи бывали во вгиковской практике и не раз. В общем, перед съемками я, понимая, что необходимым опытом не обладаю, изрядно нервничала.
Итак, Азаров подвел меня к высокому мужчине, одетому под денди двадцатых годов, и сказал:
– Дмитрий, познакомься, это Влада. Она будет играть Зинаиду. Пообщайтесь тут пока.
Я даже не поняла, кто это – то ли актер, которого взяли на роль моего возлюбленного, белого офицера, то ли кто-то из массовки. Подняла на него глаза и…
Смешно, но у меня, девятнадцатилетней, в голове сразу всплыло выражение «ковбой Мальборо». Был ведь уже конец восьмидесятых, и тлетворное влияние Запада уже вовсю сочилось в некогда неприступно-девственный в этом отношении Советский Союз. И, конечно, мне не раз доводилось видеть на рекламных снимках плечистых мужчин с квадратными подбородками, от которых словно веяло какой-то тяжеловатой надежностью. И Дмитрий показался мне сошедшим прямиком с такого плаката. Он тоже был подтянутый, плечистый, с большими мускулистыми руками, и во всей его фигуре, в самой походке ощущалась животная ловкость. Меня тогда заворожило это его мужественное лицо, упрямый подбородок, цепкие темные глаза, разглядывавшие меня пристально, без стеснения. Я, помнится, даже испугалась тогда этого гипнотизирующего эффекта и, разумеется, навоображала себе кучу сияющей ерунды. О том, что наша встреча не случайна, что мы предназначены друг другу судьбой и т. д.
– Привет, давай знакомиться, – весело сказал он и протянул мне руку. – Меня Дмитрий зовут, как ты уже, наверное, поняла.
И, конечно же, меня, как и положено юным романтично настроенным барышням, бросило в жар от прикосновения его горячей сухой ладони. Щеки вспыхнули. Я глубоко вдохнула и с трудом выговорила:
– Да… Мне… Меня… – потом снова перевела дыхание и начала снова. – Мне сказали поговорить с вами, и вот…
– А, ну да, я понял.
Он задрал голову и посмотрел куда-то вверх. Проследив за его взглядом, я заметила под потолком студии крепившийся к деревянной балке толстый металлический крюк.
– Вон, видишь, крюк? – Он указал мне на него рукой.
Я кивнула.
– Когда будет взрыв, тебя подбросит волной. Так вот ты хватайся за этот крюк и держись за него изо всех сил. Смотри не упади, а то поломаешься. А мы потом тебя снимем. В конце смены…
Лицо его было совершенно серьезным. Я снова взглянула на крюк, попыталась мысленно прикинуть высоту и испуганно пролепетала:
– Хорошо, конечно. Но как же…
– Шучу, – вдруг беззаботно бросил он.
Я обернулась к нему и увидела, что в его темных глазах плясали искорки смеха. Я снова вспыхнула – ужасно неловко было из-за того, что я выставила себя такой идиоткой.
– А вы кто? – сердито буркнула я.
И он непринужденно объяснил:
– Постановщик трюков. Меркович Дмитрий.
Чуть позже, когда я сидела в гримерной, туда заглянул этот шутник и сунул мне какой-то странный рукав из специальной плотной ткани.
– Вот защита, – объяснил он. – Надень на руку, сейчас трюк будем репетировать.
А я, все еще злая на него из-за его остроумия, отбросила в сторону защитную ткань и решила про себя: «Подумаешь, какой великопафосный красавец. Без твоих штучек обойдусь».
Зато потом, когда Азаров объяснил мне, что нужно делать, и я по команде вырвалась из рук державших меня актеров, высадила гитарой стекло, выскочила через прорезанное в декорации окно и свалилась на пол, я от души пожалела, что не подчинилась распоряжению Дмитрия. Я так крепко приложилась локтем, что даже всплакнула – и это не осталось незамеченным.
– Ты чего? – спросил меня Меркович. – Ударилась? Неужели защита лопнула?
И рванул вверх рукав моего платья. Затем удивленно уставился на мою обнаженную руку, провел по ней пальцами и спросил:
– А где рукав, который я тебе принес?
Я растерянно пожала плечами, снова чувствуя себя кромешной идиоткой.
– Детский сад какой-то, – покачал головой он. – Мне что, тебя проверять надо? Ты пойми, глупая, у меня же оборудования – пшик. Ни специальных подушек, ни безопасных стекол, крутимся, как можем. Еле-еле защитные рукава оторвал, а ты дуришь, не надеваешь. Поломаться хочешь?
А затем он сам принялся натягивать на меня этот злополучный рукав. А я замерла, затаив дыхание, и только вздрагивала от прикосновения его пальцев.
Вот какие-то такие у нас с первого дня и установились отношения. Чуть покровительственные, насмешливо-опекунские с его стороны. И восторженно-упрямые с моей.
Теперь, с высоты прожитых лет, я могу сказать, что на рождение этой моей пламенной страсти повлияло еще и то, что у меня появилось новое поле деятельности. Я вдруг поняла, что жизнь состоит не только из учебы, книг, фантазий и попоек с унылыми однокурсниками, такими же мятежными существами, как и я. Все это время я будто жила предчувствием чего-то великого, что должно было наполнить мою душу. В силу юности и неопытности я еще не понимала, чем это должно оказаться, и, наверное, пошла по самому простому проторенному пути. Я ведь была книжницей, а в книгах каждой трепетной деве полагалось однажды встретить любовь, которая перевернет всю ее жизнь.
И вот появился он. Моя душа, измученная потребностью прикипеть к чему-то или кому-то, приободрилась. Я нашла своего героя. Создала, наполнила мысленно самыми необходимыми для моего избранника качествами и полюбила.
Каждый день я, как завороженная, следила за всеми трюками, что выполняли Дмитрий с ребятами на площадке. За всеми драками, падениями, взрывами, погонями… Теперь я знала уже, как ограничены они в защитных средствах, и сердце у меня замирало от понимания того, что люди эти каждый день рискуют жизнью. И ради чего? Не ради спасения человечества. Ради красивой иллюзии, сказки, которую зрители потом увидят с экрана и, может быть, на мгновение забудут про свою убогую жизнь.
Позже, конечно, я поняла, что присутствовал тут и момент самолюбования. Всем этим мальчикам очень хотелось урвать славы, вознестись на вершину и поплевывать оттуда на визжащих поклонниц. И Меркович был чуть ли не первым в этой гонке. Тогда, однако, все эти соображения мне, наивной, были недоступны, и я видела лишь бесстрашие, мужество и красоту.
