– Ты только поаккуратнее с ним. Он же пожилой уже, вдруг сердце.
Я хмыкнула, а внутри стало как-то гадливо. Пожилой… То есть вот так все это выглядело со стороны? Начинающая актриса Влада Мельникова связалась с пожилым режиссером и по совместительству ее педагогом… из корыстных соображений? Из тщеславия? От глупости и восторженных представлений о настоящем гении? Черт возьми, до чего же все это отдавало каким-то пошлым водевилем.
Видимо, разговор с подругами стал катализатором, окончательно запустившим реакцию. Я достигла точки кипения. В тот же вечер позвонила ассистентке Горчакова и сказала, что приеду на пробы. На мое счастье, меня еще готовы были посмотреть.
Пробы прошли успешно, через два дня мне позвонили и сообщили, что я утверждена на роль. И вот тогда, дождавшись окончания очередной болдинской репетиции, я задержалась в зале и, убедившись, что остальные вышли, объявила Болдину:
– Игорь Иванович, – в стенах института и театра я всегда обращалась к нему по имени-отчеству. Хотя, что уж там, наверняка о нашем романе знали все, от библиотекарши до околачивавшейся во вгиковском дворе облезлой кошки. – Игорь Иванович, меня пригласили к Горчакову в картину «Чистый понедельник», по Бунину. – И, не дожидаясь его реакции, сразу, как в омут с головой, бухнула: – Я согласилась.
– То есть как это – согласилась? – не понял он.
Пошелестел какими-то бумагами в портфеле. Потом наконец вскинул голову, взглянул на меня и поднялся. Я стояла посреди прохода, между сидений, и терпеливо ждала, когда он подойдет. Внутри все так и подрагивало от этой давно обуревавшей меня отчаянной злости, дерзости, желания наконец сбросить ярмо.
– А что такого? – с вызовом спросила я. – Это серьезная постановка, не халтура, которой вы так часто нас стращали. Роль мне предлагают глубокую, интересную. Я считаю, что поучаствовать в этом проекте будет мне, как актрисе, очень полезно.
– А как же Катерина? Как же «Гроза»? – спросил он, подойдя ко мне почти вплотную.
О, я видела в его глазах, как он возмущен и испуган этим моим внезапным бунтом. И от того моя злость разгоралась еще веселее, еще ярче.
– А что Катерина? – невинно захлопала глазами я. – Ведь спектакль только в мае. Думаю, я все успею.
– То есть тебе захотелось быстрой славы? – брезгливо выплюнул он. – Не хватает выдержки дождаться постановки, к которой ты шла пять лет? Хочется всего и сразу, и в театре, и в кино? А то вдруг где-нибудь не выгорит? Не этому я тебя учил! – Он болезненно крепко схватил меня за запястье.
– А еще, – отозвалась я и выдернула руку из его захвата, – вы меня учили, что актер должен руководствоваться внутренней интуицией. И моя сейчас мне подсказывает, что я ни в коем случае не должна отказываться от этой роли.
– Что за чушь!
По лицу его я видела, что он взбешен, но всеми силами пытается сохранить самообладание. Сейчас главным для него было приструнить взбрыкнувшую ученицу, утвердить свою власть, вновь взять меня под контроль. А отыграться за этот демарш он мог и после.
Игорь протянул руку, попытался прикоснуться к моей щеке, но я отшатнулась и отступила на пару шагов назад. Он же двинулся вслед за мной.
– Я учил тебя тому, что роли – своей роли, той, которая тебе предназначена, – нужно отдаваться полностью, – заговорил он. – Что только так создается настоящая актерская игра. Это трудно, это больно, но только пропустив героиню через себя, впитав ее боль, ты можешь создать что-то настоящее. Нельзя размениваться, Влада, ты же сама это знаешь…
Он надвигался на меня, произносил эти слова своим хорошо поставленным, умеющим так искренне подрагивать в нужные моменты голосом. И я уже чувствовала, как меня снова опутывает этим мороком, как я опять теряю волю, способность мыслить здраво. Как все мои тщательно сформулированные доводы улетучиваются, а злость, придававшая мне сил, оседает и растворяется, как морская пена на разгоряченных солнцем камнях.
Я все отступала и отступала, пока не наткнулась спиной на стену аудитории. И тут он настиг меня, прижался, задышал в шею. Обжег своими опасными кипящими чернотой глазами.
– Игорь Иванович, войдет кто-нибудь. Нас увидят, – придушенно прошептала я.
– К черту, – прохрипел он. – Пусть видят. Мне надоело скрываться. Я… я женюсь на тебе.
И когда он привел этот последний, видимо, самый веский с его точки зрения довод, я вдруг снова как будто очнулась. Мне ясно стало, насколько же он испугался этой моей внезапно пробудившейся жажды свободы, раз готов пойти даже на эту крайность. Жениться… Чтобы привязать меня к себе уже навсегда. Чтобы я навечно осталась трепетной ученицей и музой прославленного Болдина.
Я решительно тряхнула головой и уперлась ладонями ему в грудь, отталкивая.
– Не надо, Игорь, – твердо сказала я. – Я… не хочу ничего больше. Хватит.
Он, не слушая, перехватил одной рукой мои запястья, уколол щетиной щеку, прижался к губам. И я принялась выворачиваться, дрожа от внезапно накатившего отвращения.
– Пусти! Пусти меня, я видеть тебя не могу.
Мне как-то удалось вырваться из его рук, я отскочила на пару шагов, вся встрепанная, расхристанная. И ровно в эту минуту кто-то поскребся в дверь. Затем она приоткрылась, и в щель просунулась голова Елены Евгеньевны, деканши:
– Игорь Иванович, вас… – начала она и вдруг уставилась на нас вытаращенными глазами.
Картина и вправду, должно быть, была живописная. Багровый, пышущий страстью и гневом Болдин и я, с видом испуганной нимфы отступающая от него. Елена Евгеньевна, кажется, едва удерживалась, чтобы не спросить, как мальчишка из того старого детского фильма:
– А че это вы здесь делаете, а?
Болдин, однако, быстро взял себя в руки, буркнул:
– Иду, Елена Евгеньевна, одну минуту. – И, обернувшись ко мне, произнес невозмутимо: – Влада, вам все понятно относительно вашей роли?
– Да, спасибо, – коротко бросила я и проскочила мимо все еще круглившей глаза деканши в коридор.
С того дня наши с Болдиным отношения снова перешли исключительно в режим «преподаватель – студентка». Он не искал со мной встреч, не звонил домой, с виду казалось, что безропотно принял мое решение. Но я слишком хорошо успела изучить его за последние полтора года, чтобы поверить, что он так просто смирится с этим моим взбрыком. Однако пока все было спокойно. Вскоре после Нового года должны были начаться съемки «Чистого понедельника». Я написала в деканате бумагу о том, что прошу предоставить мне трехнедельный отпуск от репетиций в связи со съемками в кино.
А в конце ноября Болдин неожиданно собрал нас, своих учеников, как выяснилось, для того, чтобы показательно совершить свою месть – ту, которой я так давно от него ждала. Уже через несколько дней после моего демарша я заметила, что на репетициях «Грозы» он почти перестал уделять внимание моей игре. Это несказанно меня удивляло. Ведь мне отлично было известно, как трепетно Игорь Иванович относится к своим постановкам, и я не сомневалась, что никакой личный разлад не заставит его поставить под угрозу спектакль. Теперь же наконец все прояснилось.
