Таня решительно перекинула на плечо толстую косу и зашагала к зоне вылета.
2000. Влада
За высоким, от пола до потолка, окном маячил шпиль Биг-Бена. Редкие белые облачка, подплывая к нему, слегка медлили, будто цеплялись за острие своими кружевными подолами, а затем, высвободившись, отправлялись дальше, куда-то на восток. Кто знает, может быть, одно из них через день-два могло бы зависнуть над кремлевской башней моей оставшейся далеко в прошлом родины. Прожив здесь, в Британии, десять лет, я так и не поняла, почему этот остров именовался в народе туманным Альбионом. Нет, может быть, по сравнению с южной Европой погода тут была и неважная, но для человека, привыкшего к вечной московской хмари, местный климат казался благословением божьим.
Официант поставил передо мной чашку кофе и посмотрел этак – не то чтобы осуждающе, скорее с недоумением. Разумеется, в этом элитном заведении, клубе для избранных, где я сейчас находилась, по старой местной традиции подавали в основном чай. Чай, чай, чай – пока он настаивается в чайнике, темный и ароматный, все будет хорошо, все спокойно, все в порядке. Моей же склонной к драмам натуре претили эти терапевтические чайные церемонии. И потому, даже прожив в Англии много лет, я так и не пристрастилась к чаю и встречи чаще назначала где-нибудь в Старбаксе, с его универсальными кофейными ароматами, а не в чинном заведении с историей, подобном тому, куда меня пригласили сегодня.
Перед человеком, сидевшим напротив меня, официант как раз и поставил на стол такой вот уютный фарфоровый чайник, словно удравший из чопорного викторианского дома. И Роберт – именно так звали моего сегодняшнего спутника – тут же вцепился в тоненькую ручку чашки, как в спасательный круг. Как великан Антей, остававшийся сильным только до тех пор, пока соприкасался с родной землей, а оторванный от нее, тут же был побежден Гераклом. Не смешно ли было, что этим Гераклом, которого, видимо, так страшился Роберт, на этот раз была я?
– Итак, дорогой Роберт, чем я обязана этому приглашению? – начала я разговор, чтобы покончить с этим неловким молчанием, опасливыми взглядами искоса и смущенным покашливанием.
Роберт тут же весь подобрался, выпрямил спину, расправил обтянутые твидовым пиджаком плечи и приготовился ринуться в атаку. Мне даже подумалось, что он беззвучно прокрутил в голове что-то вроде молитвы. Или это их знаменитое: Break a leg! Помнится, когда я только приехала сюда, никак не могла взять в толк, с чего это чопорные вежливые британцы постоянно желают друг другу сломать ногу. Пока до меня не дошло, что это их вариант нашего «ни пуха ни пера!».
Забавно было наблюдать, как этот мужчина, обладавший нетипичной для британца внушительной внешностью – высоченный, широкоплечий, с тяжелым квадратным подбородком и зычным, как иерихонская труба, голосом, от звуков которого трепетали даже самые прославленные его подопечные, – изображал тут передо мной застенчивого юношу с потной ладошкой. Меня разбирало любопытство – что это такое понадобилось от меня этому недоделанному Антею? Уж не на любовное свидание же он меня пригласил, честное слово.
И вот Роберт наконец собрался с силами и выдал то, ради чего позвал меня в этот фешенебельный лондонский ресторан:
– Мисс Мельников, ваш последний роман «Останься со мной» произвел на меня большое впечатление. И у меня появилась мысль. Может быть… может быть, вам будет интересно увидеть его на драматической сцене.
– Вы хотите сказать, в виде драматической постановки? – уточнила я.
Честно говоря, это предложение меня удивило. Хотя, собственно, что еще мог предложить главный режиссер знаменитейшего лондонского театра? Однако до сих пор если мне и поступали предложения, касающиеся переработки моих произведений в другой жанр, речь обычно шла об экранизации. Что же касается театра… С этим видом искусства я не имела никаких соприкосновений после моего драматического разрыва с великим и ужасным Болдиным, произошедшего, кажется, тысячу лет назад, в другой жизни.
– Да, вы совершенно правы, – обрадовался моей сообразительности Роберт. – Однако тут есть нюанс. Как мне кажется, материал вашего романа не потерпит классической обработки. Мне он видится в жанре, если так можно выразиться, музыкального спектакля.
– Что? – охнула я.
И невольно закатилась смехом. На словах «музыкальный спектакль» мне тут же представились новогодние елки в детском театре, в которых мне доводилось принимать участие во время учебы во ВГИКе. Пухлые тетки средних лет, старательно изображавшие на сцене зайчиков, Иван-царевич с одутловатой рожей завзятого алкоголика, не попадавшая в ноты Василиса Прекрасная, мы, похмельные студенты, не чающие сбежать из этого паноптикума в ближайший кабак. И общее ощущение натужного шизофренического веселья.
Что ж, теперь, по крайней мере, ясно было, отчего так нервничал и смущенно ерзал на своем стуле Роберт. Как ему вообще могла прийти в голову такая безумная идея? Видимо, мой роман он читал, щедро сдабривая впечатления кокаином?
– Роберт, рискну вам напомнить, – выговорила я, с трудом сдерживая плещущийся в груди смех. – Что героиня моего романа – женщина, по своей склонности к авантюризму попавшая в оборот к спецслужбам, этакая Мата Хари – правда, без налета романтизма. Вы правда думаете, что заставить ее петь арии, перезаряжая «калашников», это хорошая идея?
Кажется, мое неуемное веселье слегка покоробило Роберта. Может быть, даже оскорбило. Он насупился, обиженно почмокал губами – еще одна забавная деталь, никак не вязавшаяся с его брутальной внешностью, – и возразил наконец:
– Мисс Мельников, вы не так меня поняли. Разумеется, речь не идет о каком-то мюзикле или оперетте, – последнее слово он выплюнул с таким отвращением, словно оно горчило у него во рту. – Я думал скорее о чем-то вроде рок-оперы. Авангардной, жесткой, шокирующей постановке. Как ваша российская «Юнона и Авось».
– Хм…
Вот теперь смех перестал меня душить, и я всерьез задумалась над предложением Роберта. Мой последний роман, так поразивший воображение обласканного публикой и критиками британского театрального продюсера, был написан в форме потока сознания, этакой джойсовской манере, и в принципе в идее Роберта мне виделся некоторый смысл. Сделать из него – не классическую четырехактную пьесу, нет, и, разумеется, не развлекательные песни-пляски, а авангардную постановку, положить эмоции героини на музыку – выворачивающую душу, терзающую воображение мелодию… Да, это могло получиться интересно. И все же решиться дать положительный ответ я не могла. Во-первых, потому, что все эти театральные дела были завязаны в моем сознании на не самые приятные воспоминания. Во-вторых, имелись у меня и еще кое-какие соображения личного порядка.
– Знаете что, Роберт, я обдумаю ваше предложение и… – начала я.
Но мой собеседник в этот момент, не слушая меня, как-то странно вывернул шею, увидел человека, входившего в ресторан, и яростно замахал ему руками:
– Генри, мы здесь! Сюда!
Мужчина, которому он махал, куда больше походил на англичанина, чем сам Роберт. Не просто высокий, а весь словно вытянутый вверх и в то же время легкий, грациозный, в сером костюме, сидевшем на нем с тем неуловимым изяществом, с каким умеют носить крайне дорогие вещи только настоящие аристократы. Черты лица его тоже выдавали породу – близко посаженные светлые глаза, прямой нос, высокие скулы, губы, не слишком крупные, но сложенные в исполненную собственного достоинства и в то же время доброжелательную улыбку. Слегка волнистые серебристо-седые волосы, зачесанные со лба назад.
