Черт, это уже начинало мешать. Но нельзя же было, в самом деле, являться в ЦДХ в темных очках.
– Не снимай, – прошипела журналистка нервно переминавшемуся с ноги на ногу оператору.
Тот – мужичонка средних лет с пивным брюшком и неопрятной рыжеватой бородой – видимо, не понимал, что происходит и растерянно переводил взгляд с одной женщины на другую.
– О’кей, – протянул он и выключил камеру.
– А это… Это же ваша фотография была на обложке последнего «Вог»? – тут же вцепилась в Киру корреспондентка. – Вы – Кира Кравцова, верно?
– Верно, – кивнула Кира. – Только прошу вас, тише. Не нужно привлекать внимание. Хочу спокойно посмотреть выставку.
– Кравцова? – вдруг встрепенулся оператор. – Это же модель, да? Ой, точно, я вас в «Men’s Health» видел.
– Ой, а расскажите, пожалуйста, что привело вас в Москву? Вы приехали навестить близких? Или по работе? А может быть, решили вернуться на родину? – мгновенно включилась в рабочий режим журналистка.
Кира чуть сдвинула брови и ответила – вежливо, но холодно:
– Девушка, если хотите взять у меня интервью, пришлите официальный запрос по электронной почте, я рассмотрю ваше предложение. Я на этой выставке только гость, а вам, думаю, следует обратить внимание на ее хозяйку. На нее, – и указала рукой на стоявшую поодаль, у сцены, Марину.
Та разговаривала с каким-то мужчиной в приталенном лазурно-голубом пиджаке, на ворот которого ниспадали длинные каштановые кудри, но увидев, что Кира смотрит на нее, улыбнулась и махнула рукой.
– Извините, – пролепетала нахальная журналистка.
И, подхватив под руку оператора, нырнула в толпу гостей. Кира же направилась к Марине, остановилась в паре шагов, дожидаясь, пока этот голубой пиджак от нее отойдет. Мужчина тем временем откинул со лба темно-каштановые волосы, обернулся, и Кира с изумлением узнала в нем своего давнего знакомого Ленчика Шувалова. Да, это определенно был Ленчик – сменивший масть, перекрасивший свои пергидрольные лохмы в теплый каштановый, немного постаревший, но все тот же Ленчик, манерный и томный, как актриса немого кино.
– Боже, какие люди! – простонал он. – Ты откуда здесь, мон анж? Проездом с Недели высокой моды в Париже? Прямиком от Александра Маккуина?
– Это – специальный гость мероприятия, – тут же отозвалась Марина. – Кирка, ну как тебе?
Каждый раз, когда они с Мариной встречались после долгой разлуки, Кира в первые дни чувствовала себя как-то неловко. А Марина то ли интуитивно улавливала это, то ли и сама не могла сразу раскрыться. Так или иначе, в первое время обе они как будто постоянно были настороже и, чтобы не выдать этого, щедро сдабривали общение какими-то шутками, ужимками – этаким безобидным дурачеством. Вот и сейчас Кира отчего-то не смогла просто сказать, как ей понравилась выставка, зачем-то напустила на себя деловитый вид и буркнула, копируя ошивавшихся на мероприятии толстосумов:
– Дорогой автор, мне очень понравилась одна ваша работа. Скажите, за какую сумму ее можно приобрести? Или мне обратиться к менеджеру?
– Ах, как это лестно, – дурашливо отозвалась Марина, поддерживая игру. – А о какой работе вы говорите?
– Как же она называется? Слово еще такое – редкое… – Кира притворно задумалась, постучала себя костяшками пальцев по лбу и выдала наконец. – Ах, да. «Любовь!»
Марина же вдруг вспыхнула. Киру всегда поражала эта ее способность краснеть сразу и щеками, и шеей, и висками – как девчонка-школьница, честное слово. Раскрасневшаяся Марина заулыбалась и отозвалась:
– Эта работа не продается.
– Почему? – не отставала Кира.
– Потому что она сделана в подарок. Для одного очень дорогого мне человека, – и убедившись, что никто на них не смотрит, даже Ленчик стоит вполоборота, провожая глазами какого-то парня с фигурой микеланджеловского Давида, шепнула: – Для тебя!
Кира всякий раз странно себя чувствовала, приезжая в Москву. Она рвалась сюда постоянно, как только удавалось выкроить время между съемками, фотосессиями, мероприятиями, на которых необходимо было ее присутствие. Заказывала билеты, быстро забрасывала в чемодан минимум вещей и летела, думая только о том, что скоро увидит Марину. А потом оказывалась в родном городе и… Все здесь за прошедшие годы стало для нее слишком далеким, чужим. И Марина, хоть и радовавшаяся каждый раз ее приезду, казалась чужой. Взрослой, самостоятельной, живущей своей жизнью, в которой Кире уже не было места. Нет, Кира радовалась этому – тому, что за Марину больше не нужно бояться, что не надо срываться по звонку, вызволять ее из очередной наркокомпании и укладывать в клинику. Но под ложечкой неприятно ныло, казалось, что Марине она давно уже не нужна, та только не знает, как ей об этом сказать.
В первые годы после отъезда было особенно тяжело. Кира, никому еще не известная, не способная диктовать свои условия, отдавалась работе без остатка. Жизнь в Токио оказалась очень дорогой, и первые месяцы Кира сидела на жесткой диете – на полноценное питание просто не хватало, а о такой роскоши, как такси, она могла только мечтать. Именно в те месяцы она похудела до истощенности и многие годы так и не могла набрать вес. Обреталась она в крохотной клетушке на 21-м этаже высотного здания, где стены были сделаны как будто из картона, и от звуков жизнедеятельности многочисленных соседей некуда было деваться ни днем, ни ночью. Жилье за городом, конечно, обошлось бы дешевле, но позволить себе переехать в менее центральный район Кира не могла. Помимо съемок для каталога Ямамото ей приходилось еще успевать на шесть-семь кастингов в день, куда ее отправляло международное модельное агентство «Ellite». В общем, жизнь здесь нисколько не походила на ее московское бытие.
Огромный город, некогда бывший рыбацкой деревушкой под названием Эдо, с его небоскребами, толпами, разноязыкой речью, мерцающими неоновыми вывесками, казалось, мог свести с ума кого угодно. Кира далеко не сразу освоилась в нем, научилась находить тихие уголки с зелеными лужайками, традиционными пагодами, аккуратными прудиками и благоуханными садами, где однажды впервые любовалась таким чудом природы, как цветение сакуры. Но, привыкнув, прониклась его атмосферой и самобытным ритмом.
И все же каждый раз, звоня Марине в Москву, Кира цепенела от страха – что, если та не ответит, что, если у нее что-то не сложилось с Ленчиком, она снова сорвалась, лежит сейчас в каком-нибудь наркоманском притоне в невменяемом состоянии. Как Кира сможет помочь ей – отсюда? О том, чтобы хоть на пару дней смотаться домой, нечего было и думать. На такие порывы у Киры не было ни денег, ни времени.
Но время шло, а Марина вроде бы держалась. Рассказывала Кире о работе у Шувалова, делилась какими-то идеями, говорила, что продолжает делать кукол – та, первая, что сидела теперь на тумбочке в Кириной съемной квартире в Токио, кажется, дала Марине творческий толчок, побудила продолжать действовать в этом же направлении. Во время этих телефонных разговоров Кире иногда начинало казаться, что она живет какой-то не своей жизнью. Ходит по улицам чужого города, среди высоченных строений из стекла и бетона, часами выстаивает перед камерой, примеряет одежду от великого дизайнера – все эти хлопковые мешковатые брюки и блузы, улыбается в объектив. Но всем сердцем, всеми своими мыслями остается в Москве. И по-настоящему живет только во время этих вечерних телефонных разговоров.
