– Что? – обернулся к ней Эванс. – Не говори глупостей! Ты – моя жена, без тебя не было бы никакой номинации, я бы сейчас в реабилиташке очередной подыхал, наверное. А если у кого-то проблемы с тем, что ты недостаточно звездно выглядишь, так тем хуже для него.
Он обхватил Таню за шею, притянул к себе и быстро поцеловал в висок.
Лимузин затормозил у красной ковровой дорожки, двери распахнулись, Брендон – прекрасный, почти как в юности, сияющий синими глазами, в отлично сидящем на нем черном костюме – выбрался из машины и подал руку Тане. Та неловко ступила на алую ткань, невольно поморщилась от тут же взорвавшегося в ушах рева толпы. Подумала еще – завтра опять во всех изданиях будут фотографии, снова придется смотреть на собственные упакованные в шелк телеса, словно нарочно маячащие рядом с Брендоном, чтобы оттенять его великолепие.
В последнее время им довольно часто приходилось посещать громкие киношные мероприятия. Ценой титанических усилий Тане все же удалось вернуть Брендона в строй, выбить для него несколько заметных ролей, заставить режиссеров вспомнить о нем, а зрителей – снова заговорить, снова начать восхищаться своим давним любимцем. Конечно, никакого волшебного превращения не произошло – Брендон по-прежнему временами скатывался в чудовищные депрессии, пил, срывал съемочный процесс, пускался в загулы. Но Таня – теперь не просто личный ассистент, но еще и жена – со временем научилась чутко улавливать малейшие перепады его настроения, предсказывать приближение очередного срыва и принимать меры – либо, если уж не удалось предотвратить, по-быстрому ликвидировать последствия.
Что же, она сама выбрала такой путь. Отлично знала, что Брендон, человек глубоко травмированный, навсегда потерявший способность заниматься тем, что считал делом своей жизни, никогда не изменится, не исцелится, не станет «нормальным» жизнелюбивым американцем. Но если что и поддерживало в нем жизнь – это интересные роли, если где и загорались у него глаза – это на съемочной площадке во время работы над интересным проектом. И Таня готова была безропотно сносить все что угодно, снова и снова вытаскивать Эванса из запоев, гнать прочь очередных залезших к нему в постель поклонниц, терпеть его раздражительность, лишь бы хоть иногда видеть в нем смутную тень того былого Брендона, чей образ когда-то поразил ее на экране.
Так думала она, сидя рядом с Брендоном в просторном зале, среди голливудских знаменитостей, с частью из которых была теперь уже знакома лично. Церемония награждения шла своим чередом, Брендон все больше нервничал, напрягался. Таня видела, как по виску его медленно сползает капля пота, и уже жалела про себя, что Эванса номинировали на лучшую мужскую роль. Это, безусловно, было огромным достижением – особенно на фоне того, что еще четыре года назад о Брендоне почти никто и не вспоминал. Но Таня в ужас приходила от одной мысли, как отреагирует Эванс – с его-то неуверенностью в себе и перфекционизмом – если «Оскар» достанется другому актеру.
– Итак, «Оскар» за лучшую мужскую роль вручается… – объявил на сцене известный комик и выдержал театральную паузу, вскрывая белый конверт.
В эту самую секунду Брендон ухватил Таню за руку и до боли сжал ее пальцы.
– Шшш… – шепнула она ему, невольно морщась от боли. – Все хорошо. Не дергайся.
– Брендону Эвансу за роль в фильме «Обреченный», – грянуло со сцены.
Пальцы Эванса, стискивавшие Танину руку, вздрогнули. Он сделал движение, будто пытался подняться с кресла, но остался сидеть.
– Иди же, – шепнула ему Таня, чувствуя, как грудную клетку, обтянутую этим проклятым синим платьем, теснит жаждущая выплеснуться наружу радость. – Давай! Ты заслужил!
Эванс наклонился к ней, коснулся горячими губами щеки, прошептал: «Это ты заслужила» и поднялся наконец, обернулся к орущему от восторга залу, сверкнул ослепительной улыбкой и горделиво откинул пшеничный чуб. А потом развернулся и пошел к сцене.
В следующий раз Таня увидела его уже на банкете. После вручения премии он сразу же ускользнул куда-то за кулисы, и до конца церемонии место рядом с ней пустовало. Сидевшие неподалеку глянцевые голливудские дивы посматривали на нее с какой-то высокомерной жалостью. «Наверное, – подумала Таня, – пари между собой заключают, как скоро Эванс бросит свою жирную благоверную». Впрочем, мнение окружающих интересовало ее меньше всего. Сама-то она отлично знала, что Брендон не оставит ее никогда, что, как бы он ни вел себя, что бы ни орал ей в минуты истерики, он всегда будет продолжать за нее цепляться, всегда будет приползать, утыкаться головой ей в колени, словно нашкодивший ребенок, и шепотом умолять простить его, не бросать, твердить, что она – его единственное спасение. И то, что и сама она никогда не сможет от него уйти – что бы еще он ни выкинул, – тоже было ей теперь уже отлично известно. Что бы ни схлестнуло их вместе – любовь ли, жалость, понимание, общее давнее горе, – что бы ни стало катализатором их больных, вывернутых отношений, держало оно их вместе крепче, чем иные с виду безоблачно счастливые пары.
Сейчас Брендон стоял поодаль, в другом конце зала и, сжимая в руке бокал с шампанским, флиртовал с какой-то юной малоизвестной актрисой. Та смеялась, откидывая со лба каштановые пряди, и выпячивала губы. «Это уже четвертый», – отметила про себя Таня, взглянув на бокал. Но, подойдя к Брендону поближе, поняла, что, видимо, где-то просчиталась. Судя по тому, как лихорадочно блестели его глаза и подрагивали кончики пальцев, бокал был далеко не четвертый. Может быть, он успел уже распить с кем-то что-то более крепкое за кулисами…
– О, надзирательница пришла! – громогласно приветствовал ее Брендон. Молодая актриса захихикала в кулачок. – Что тебе надо, я что же, и в день получения премии не могу повеселиться?
– Можешь, – примирительно сказала Таня и добавила вполголоса: – Но послезавтра у тебя пробы.
– Я помню, – заверил ее Брендон. – Мы вот только с… Кристин?
– Кэролин, – поправила девица.
– …с Кэролин съездим в клуб, отметим, там вечеринка сегодня… Поедешь с нами? – Он обернулся к Тане и улыбнулся этой своей нахальной, раздражающей и совершенно очаровательной улыбкой.
– Нет, – покачала головой Таня. – Нет. Поезжай сам.
Брендон, обвив Кэролин рукой за талию, двинулся к выходу, и Таня проводила его глазами. Ничего, пусть идет. Нужно иногда давать ему ощутить себя юным и беспечным, нельзя давить слишком сильно, иначе срыв неизбежен. Он взбрыкнет и пустится в совсем уж чудовищный загул. Ничего, пускай… Вот только завтра к утру, когда он доберется до дому, его будет мучить адское похмелье.
Таня поставила свой бокал на поднос пробегавшего мимо официанта и пошла к выходу, мысленно напоминая себе не забыть приготовить на завтра ее фирменный антипохмельный чай.
2008. Влада
Трава на поле ипподрома была аккуратно выстрижена ровными темными и светлыми полосами. По периметру поля, отгораживая его от зрительных рядов, располагались узкие клумбы, на которых алела герань – яркая, словно раскрашенная фломастерами. Само здание ипподрома в Аскоте, только недавно открывшееся после реконструкции, сияло на солнце новенькими стеклами, пестрело развешанными тут и там британскими флагами и даже, кажется, еще пахло свежей краской. Торжественное открытие ипподрома после обновления провела сама королева Елизавета Вторая, однако впоследствии оказалось, что новый вид старинного здания устроил далеко не всех представителей высшего британского общества. Вот и сейчас сидевшая рядом со мной леди Агата, взглянув на отремонтированные трибуны, поджала свои тонкие бескровные губы и процедила:
