– Детка, ты поедешь со мной? – спрашивала я ее, отловив во время очередной игры с подругами в саду и подхватив на руки.
– Не зна-а-аю, – тянула она, отводя глаза. – А куда?
– К Кире, в Милан. Ты помнишь Киру? Или, если не хочешь, к Тане, в Лос-Анджелес. Или куда-нибудь в теплые края. На море. В Индонезию, хочешь?
– Не зна-а-аю, – все так же отзывалась Сандра и, вырвавшись из моих рук, пускалась бежать среди розовых кустов.
– Сашенька… – начинала я.
А она возражала строго:
– Меня зовут Сандра!
Леди Агата нагрянула к нам как-то осенью, в октябре. Деревья в саду уже подернулись золотом, и в воздухе стоял сладковатый пряный запах увядания. Следом за ней в дом вошел суховатый человечек с пергаментно-желтым лицом и острыми серыми глазками.
– Познакомьтесь, миссис Кавендиш, это мистер Питерсон, наш семейный юрист, – представила нас друг другу леди Агата.
Я не совсем поняла, с какой целью она притащила ко мне этого сушеного богомола. Тот же, едва очутившись в гостиной, забился в кресло и до поры до времени не издавал ни звука.
– Дорогая моя, – обратилась ко мне Агата, сидя напротив с очень прямой спиной и изящно придерживая за ручку чашку чая. – Я слышала, вы собрались за границу.
– Кто вам сказал? – вежливо осведомилась я.
– Сандра. К тому же вы, как я не устаю все время вам напоминать, фигура заметная, представитель известной семьи, так что сохранить полную приватность в данном случае невозможно.
– Народ знает своих героев, – хмыкнула я по-русски.
Леди Агата подняла свои тщательно вырисованные брови, видимо считая, что говорить на иностранном языке при человеке, который им не владеет, настолько уж дурной тон, что и замечаний делать не стоит.
– Да, это так, я хочу уехать, – кивнула я.
– Надолго?
– Пока не знаю, – туманно отозвалась я. – Как пойдет. К счастью, работать и связываться со своим издателем я могу из любой точки мира.
– То есть я правильно понимаю, что вы собрались уехать из Великобритании на продолжительное время? – уточнила Агата.
– А в чем, собственно, дело? – нахмурилась я.
Я ни на одну секунду не могла поверить, что эта сухая карга будет по мне скучать.
– Дело в Сандре, – наконец подступила к сути мисс Кавендиш. – Смею заметить, вы, дорогая, не совсем точно оценили, в какую семью вступаете, выходя замуж за моего брата Генри. Наша фамилия – одна из самых известных в Англии, мы в родстве с королевской семьей, и все это накладывает на нас, представителей клана, определенные обязательства. До сих пор вы с этим мириться не желали. В ваших романах неоднократно фигурировали скандальные эпизоды, привлекавшие внимание прессы. Ваши пьесы – не вполне безукоризненного содержания – шли на сценах лондонских театров. Ваш образ жизни тоже был далек от безупречного – вы постоянно куда-то уезжали, пропускали множество обязательных для человека вашего круга мероприятий, не занимались благотворительностью, не принимали должного участия в воспитании дочери. Но пока жив был Генри, все это сходило вам с рук. Теперь же, когда его больше нет, мы, семья Кавендиш, вынуждены взять контроль над ситуацией и позаботиться о том, чтобы наследница знаменитой династии воспитывалась так, как подобает.
– Что-о? – охнула я.
У меня было стойкое ощущение, что я попала в какой-то роман из жизни викторианской Англии. Это что же, эта грымза теперь намерена была вмешиваться в мои взаимоотношения с дочерью, требовать от меня строить свою жизнь в рамках мнения семьи?
– Леди Агата, вам не кажется, что вы слишком много на себя берете? – Я почувствовала, как леденеют от бешенства кончики пальцев. – К какой бы семье Сандра ни принадлежала, прежде всего она – моя дочь. И где нам с ней жить, как ее воспитывать и как вести себя мне самой, буду решать я.
– А вот тут вы ошибаетесь, моя дорогая, – тонко улыбнулась леди Агата. – Прошу вас, мистер Питерсон.
Богомол, про которого я успела забыть, тут же словно очнулся, зашевелился в кресле, зашелестел бумагами, которые принялся извлекать из своего портфеля.
– Леди Кавендиш, я прибыл сюда для того, чтобы ознакомить вас с завещанием лорда Кавендиша, подписанным им три года назад. Согласно этому документу, все его состояние, включая этот дом, после его смерти переходит в руки его единственной законной наследницы мисс Сандры Кавендиш. Однако лорд Кавендиш перечислил ряд условий, при несоблюдении которых его завещание потеряет законную силу.
От обилия всех этих юридических терминов, у меня тут же нещадно заломило в висках. Я сжала пальцами лоб и попросила:
– Пожалуйста, вы не могли бы объяснить мне проще, что все это значит?
– Позвольте мне, – с вежливой улыбкой обернулась к адвокату леди Агата. – Это значит, дорогая моя, что Сандра становится наследницей состояния Генри и нашего фамильного особняка – но только в том случае, если до совершеннолетия продолжает проживать в Великобритании. Вы, как ее официальный опекун, получаете право распоряжаться ее средствами до тех пор, пока ей не исполнится двадцать один год, но только в том случае, если не вступите в брак повторно. Если же эти условия не будут соблюдены, все имущество Генри, включая этот дом, переходит следующему по старшинству члену семьи, то есть мне.
– Он… – ошеломленно протянула я. – Он не мог подписать такой контракт…
Было немыслимо представить себе, как Генри, мой щедрый, чуткий, великодушный Генри, сидит у себя в кабинете и сочиняет подобный рабский договор, для того чтобы после своей смерти держать меня, женщину, которую он любил, и обожаемую дочь в узде.
– Это вы его заставили! – выкрикнула я в лицо леди Агате.
– Да, мне пришлось настоять на этом, – признала она, нимало не смущаясь. – Вы, дорогая леди Влада, как я уже говорила, не представляете себе, что такое честь и достоинство аристократической семьи. Меня же учили этому с детства, и мой долг оберегать и хранить династию, чего бы это ни стоило. И Генри, каким бы передовым, каким бы современным человеком он ни был, отлично это понимал. И признавал, что единственный наследник нашего рода должен расти и воспитываться в Англии и что в замке, который служил домом нашей семье много лет, не должен обосноваться чужак. Именно потому он, несмотря на глубокую любовь к вам, которую я не отрицаю, согласился подписать этот документ.
Я слушала ее выхолощенный голос, так четко дозировавший любые человеческие интонации, так рассудительно все мне излагавший, и чувствовала, как земля уходит у меня из-под ног. Аккуратные плитки старинного паркета, казалось, рассыпались, крошились, и вот я уже летела куда-то в бездну, не способная ни за что ухватиться.
Мистер Питерсон снова вклинился в разговор, пытаясь втолковать мне какие-то юридические тонкости. Леди Агата же, решив, вероятно, что уже достаточно меня деморализовала, жестом приказала ему замолчать и заговорила чуть живее, теплее, как-то даже интимнее. Словно бы приглашая меня в союзники.
