Я успел ее навестить. Один раз. Потому что тут же, через два дня после моего приезда, она умерла.
Кстати, эту Полину из Приднестровья я потом случайно встретил на рынке. Галка меня обманула. Конечно, это она рассчитала Полину. Только жене я ничего не сказал – дело было сделано, мать лежала в могиле. К чему теперь разбираться. Но цинизм жены иногда меня очень коробил.
Хотя она и вправду привыкла за все отвечать и на самом деле хотела избавить меня от неприятных действий и двусмысленных поступков. Но спасибо за это я ей не сказал.
Наш коттеджный поселок – это высоченные заборы, а не прозрачный штакетник, как в Загорянке. Асфальтированные прямые улицы, кованые фонари, будка сурового охранника у серьезного въезда – мышь не проскочит, всем ясно: здесь живут серьезные люди. Мы почти не знаем своих соседей и уж точно не ходим к ним на чай – здесь это не принято. Прайваси, личное пространство, приватная зона. Каждый отдыхает как хочет, и все дружно хотят тишины. Да и я не хочу знать, кто мои соседи, и не пойду к ним пить чай и к себе не позову. Мы просто раскланяемся при случайной встрече.
Здесь все слишком вылизано, причесано, слишком правильно и грамотно, слишком красиво. Здесь нет души. Но есть воздух и лес за окном. Все, решено. Я еду в наш рай под названием «Золотистая роща», это название нашего поселка. Не золотая, а золотистая! Каково?
Я вел машину, и с каждым накрученным километром у меня появлялась надежда, что я смогу, что у меня что-то сдвинется и я смогу закончить роман. Какое это ужасное чувство – словно я не могу сдвинуться с места, на ногах пудовые гири. Как будто меня приковали цепями или я, как бурлак, тащу тяжеленную баржу, а она села на мель.
Леса вдоль дороги стояли яркие, зеленые и радовали глаз. Я открыл окно и стал вдыхать свежий воздух, чувствуя, как он проникает в мои прокуренные легкие.
И все же я, старый курильщик, достал сигарету – что поделать, привычка. Сделал затяжку и тут же выбросил сигарету в окно – курить мне расхотелось. «Вот, – подумал я, – так, глядишь, и расстанусь с этой пагубной привычкой».
Я подъехал к шлагбауму, и из будки охранника не спеша вышел парень в черной фирменной форме. Глянув на меня, он кисло кивнул и нажал на пульт. Проезд был открыт.
«Все правильно, – усмехнулся я, – меня здесь держат за приживала. Хозяйкой считают мою жену – это она вызывает у них уважение. Это с ней, с моей строгой супружницей, все считаются. А я так, пописать пришел. Ну и черт с вами».
Выйдя из машины, я все-таки закурил и оглядел дом и участок. Красиво, нечего сказать. Даже в наше отсутствие здесь был полный порядок – газон пострижен, клумбы полны цветов. Галка, моя драгоценная, умела держать и содержать, умела всех построить и приспособить. Я понял, что все еще злюсь на мою справедливую женушку. Ох, и как злюсь!
Я зашел в дом и в который раз подивился вкусу супруги. Гений дизайна, подумал я. И как это все у нее получается, а? Кожаные темно-вишневые, в английском стиле кресла. Бежевый, в перламутр, ковер у камина. Темная, строгая, тяжелая мебель и люстра венецианского стекла. «Дорого-богато», – как сейчас говорят. На кухне царил идеальный порядок – ни пылинки, ни соринки. Наверное, Тома на днях прибиралась. В холодильнике лежал набор самого необходимого – минеральная вода, апельсиновый сок, пачка масла, запечатанный треугольник сыра дор-блю и баночка красной икры – Галке отлично известен мой вкус. Вот только хлеба нет – это понятно. Но зато есть галеты, ура! Я почувствовал, что проголодался, сварил себе крепкий кофе, намазал сыр на галеты и вышел на террасу, обращенную в лес.
Усевшись в легкое кресло из ротанга, я отхлебнул кофе и наконец расслабился. А ведь она права, моя многомудрая жена, здесь красота, а я не ценю ни этот дом, ни свою замечательную жену, создавшую все это для меня. «Только чтобы тебе было комфортно! Чтобы ты был доволен, любимый! Только чтобы тебе хорошо работалось, дорогой!»
Но вместо работы я улегся на диван и тут же уснул.
Тому я решил не вызывать – видеть никого не хочу и как-нибудь прокормлюсь. Пачка пельменей есть в морозилке наверняка, а там глядишь, схожу в магазин или съезжу в поселок, в кафе. Не пропаду.
Проснулся я среди ночи, почувствовав, что замерз. После горячего душа и чашки крепкого чая наконец сел на компьютер.
В почте болталось пару писем. Так, опять от этой Марины Николаевны. Что-то расписалась восторженная училка. Хотел сразу стереть, но открыл.
Я читал письмо от этой Марины и думал: «Надо же, девушка-то отлично знает мое творчество, что безусловно приятно».
Наверное, отвечать не стоит – это может перейти в тягомотное и ненужное мне общение. Но я так боялся открывать рабочий файл, что тянул время и понимал, что боюсь снова понять, что ничего у меня не получится.
Ну что ж, спасибо, дорогая Марина Николаевна! Вы слегка оттянули мою казнь – вот за это низкий поклон! И я вам отвечу, моя милейшая! Потому что я трус и боюсь сам себя.
Дорогая Марина Николаевна! Спасибо за ваше письмо! Спасибо за признание моего скромного труда! Это большое счастье – услышать, что ты кому-то помог. Большего счастья, кажется, нет.
Вы совершенно правы – невозможно написать остро, проникновенно, не пережив глубокого душевного кризиса. А он мне, конечно, знаком. Не знаю, смог бы я писать, не будь в моей жизни трагичных историй и поворотов. Хотя, думаю, трагизма хватает в любой человеческой судьбе – здесь я не одинок. Были у меня такие страшные, невыносимые и затяжные минуты отчаяния, что жизнь почти обесценилась, если по правде. И вот тогда, именно тогда, моя, с позволения сказать, писанина и вытаскивала меня. Впрочем, писать я начал давно, лет с двадцати. Почему? Я и сам не могу ответить на этот вопрос. Наверное, это была потребность в общении. В юности я был одинок. Жизнь моих родителей не сложилась, единственные близкие люди – бабка и дед – ушли рано. Человек я достаточно замкнутый, друзей у меня нет. И я стал говорить с самим собой. Я выплескивал на бумагу свои печали, мысли, тревоги, сомнения. Я не понимал, как в моей голове рождаются сюжеты? Честное слово – не понимал. И по сей день это самый каверзный вопрос для меня – как? Я не знаю.
Я писал, и мне становилось легче. И вот что странно и смешно – когда, казалось, все становилось на свои места и все успокаивалось, как это бывает обычно, и щедрая жизнь давала небольшую передышку, писать мне становилось сложнее. Чудеса, да и только! Видимо, душе нужен раздрай, встряска, ведро ледяной воды. Кажется, я слишком вас нагрузил. Простите великодушно. Еще раз спасибо за ваше письмо! Надеюсь, что в вашей жизни все хорошо – вы что-то писали по поводу важных и добрых перемен.
Я искренне этому рад. Будьте счастливы и здоровы – это, кажется, главное. Ну а все остальное приложится.
Сердечно ваш,
Максим Ковалев
Отправив, прислушался к себе – кажется, стало полегче. Страх перед белым листом, знакомый каждому, вроде отпустил. Надолго ли?
