А Вита на секунду прикрыла глаза, ее охватило такое сильное и щемящее чувство любви и сострадания к мужу, что заболело сердце, и она невольно повторила про себя мандельштамовские строки, которые он только что прочел: «Я от жизни смертельно устал, ничего от нее не приемлю, но люблю мою бедную землю, оттого, что иной не видал». «Ничего, ничего, – успокаивала себя Вита. – Зато сейчас Сережа счастлив!» Сергей на самом деле был счастлив. Перед сном он перебирал в памяти впечатления дня, заново переживая все забавные и трогательные эпизоды дочкиной жизни, и заглядывал в будущее, представляя ее первые шаги и первые слова, ее занятия и увлечения, друзей и питомцев. Сергей уже думал, что хорошо бы завести котенка или щенка. Он мечтал о том, как поведет дочку на каток и на елку, представлял ее школьницей и даже, забегая на пару десятков лет вперед, невестой!
А Марина потихоньку подрастала: вот она уже бойко ползает и начинает подниматься на ножки, потом идет, держась за отцовскую руку, а в ее младенческом лепете уже можно различить понятные слова: «Папа! Мама!» и «Баюка маёкая!» – «басулька малёхотная». Она звонко хохочет, когда отец подкидывает ее к потолку, и плачет, когда он уходит; иногда она капризничает, а порой болеет; любит, когда ей читают книжки с яркими картинками и дарят новых кукол; с удовольствием рисует всякие каляки-маляки и почему-то боится крика ворон, ненавидит манную кашу и обожает мороженое. И принимает как должное, что все взрослые любят ее и балуют.
Часть 6. О всех, забывших радость свою…
[8]Вита проснулась от громкого плача девочки, вскочила, кинулась к кроватке, схватила на руки, но малышка рвалась к отцу, крича: «Папа, папа!» Вита повернулась и остолбенела. Сергей лежал в какой-то странной позе и хрипел, глаза закатились… Она бросилась к мужу:
– Сережа!
И вдруг почувствовала, что ему нужна девочка, словно Сережа сам ей сказал об этом. Вита положила ребенка ему на грудь и вздрогнула: ее накрыло такой волной тепла, света и любви, что даже жарко стало. Но волна тут же ушла, унеся весь свет и тепло. Голова Сергея упала на бок, и изо рта вылилась струйка крови. Все было кончено. Девочка больше не кричала, только тихонько хныкала. Вита позвала шепотом: «Сережа!», поискала пульс… В коридоре зазвонил телефон – это была Ольга, которая закричала в трубку:
– Что, что с Сережей?!
– Да, – ответила Вита на невысказанный вопрос. – Да. Только что. Я не знаю, что делать.
В дверях своих комнат показались Лиза и Екатерина Леонтьевна, разбуженные криком ребенка и телефонным звонком. Вита посмотрела на них диким взглядом, сунула дочку Лизе, сказала: «Сережа умер», вернулась в свою комнату и легла рядом с мужем, обняв его, так что ее пришлось оттаскивать силой, когда приехала «Скорая помощь». После того как Сережу увезли, Вита так и пролежала все последующие дни, не давая сменить постельное белье с пятнами Сережиной крови. Ребенком Вита почти не занималась, все время молчала, и Екатерине Леонтьевне с трудом удавалось уговорить ее хотя бы попить водички. На кладбище Вита поехала, но, казалось, не очень понимала, что происходит, и только когда кто-то дал ей горсть земли, чтобы бросить на крышку гроба, очнулась. Вита сделала один шаг к могиле, другой, третий… И непременно упала бы в яму, если бы ее не подхватили чьи-то руки: это был отец. И тут Вита закричала – так страшно, что ее крик долго еще звучал в ушах всех, кто его слышал.
– Деточка моя, – заплакал отец, обнимая Виту. – Бедная моя деточка.
– Папа! – хриплым сорванным голосом заговорила Вита, заглядывая ему в глаза. – Папа, почему это, а?! За что?! Почему?! Папа, скажи!
Она и дальше цеплялась за отца, а на поминках высидела всего минут пять – ушла к себе и легла. Отец сидел рядом, гладил ее по голове, по спине и молча плакал, а что он мог сказать? Вита так и не проронила ни слезинки. Наконец она заснула, и Николай вышел к столу, за которым остались только Екатерина Леонтьевна, Ольга и Лиза. Лучше всех держалась Екатерина Леонтьевна. Ольга совсем развалилась: слезы, не переставая, текли из ее глаз.
– Коленька, поешь хоть немного, – сказала Екатерина Леонтьевна, подвигая ему тарелку с закуской и стопку.
Николай залпом выпил водку, налил еще и снова выпил. Посидел, глядя в пространство, и спросил:
– Что случилось с Сережей? Я так и не понял. Инфаркт?
– Осколок, – ответила Екатерина Леонтьевна. – Еще с войны. Совсем маленький.
– Осколок… Ну да, он же ранен был…
– Ведь он чувствовал, чувствовал! – воскликнула Ольга. – Ко мне все приставал, чтобы посмотрела как следует. Но я не видела ничего! Так, какая-то тень неясная… И доктора эти. Тоже не находили ничего.
– Оля, перестань себя винить, – строго сказала Екатерина Леонтьевна. – Сказали же, что ничего сделать было нельзя. Осколок в таком месте, что и не удалить.
– Как это несправедливо! – горько сказал Николай. – Только-только жить начал.
– Да, несправедливо, – вздохнула Екатерина Леонтьевна. – Коленька, ты зайдешь завтра? Витоше с тобой явно лучше.
– Конечно, зайду.
– Как Верочка? Ты ей не сказал?
– Нет.
Верочка…
Всю обратную дорогу Николай старался не думать, какой прием ожидает его дома. Вера только полтора месяца как вернулась из больницы, но ее наружное спокойствие, обеспеченное лекарствами, было очень хрупким: малейшее волнение и любое изменение привычного распорядка могло вызвать рецидив. Она очень чутко ощущала перемены настроения мужа, так что Николай и не надеялся, что ему удалось скрыть свое душевное смятение. А сейчас у него вообще не было сил, чтобы разбираться с женой, и он надеялся, что Вера уже спит. Но Вера не спала и ждала мужа:
– Ну и где же ты был? Только не рассказывай про заседание кафедры. Я все уже знаю.
Увидев ее сардоническую улыбку, Николай понял, что сбылись его самые страшные предчувствия, и чуть не застонал от внезапной вспышки мучительной ненависти к этой женщине, которая уже давно перестала быть Верочкой. Очевидно, взгляд его был страшен. Вера явно испугалась и прижалась к стене. Николай молча прошел мимо нее к себе в комнату и запер дверь. Даже не раздеваясь, он рухнул на кровать, накрыл голову подушкой и снова заплакал от невыносимого горя. Потом незаметно заснул, но проснулся через пару часов от какого-то грохота. Вышел в коридор, прислушался и прошел на кухню, где Верочка лихорадочно выдвигала ящики шкафов и рылась на полках.
– Вера, что ты делаешь? – обреченно произнес он.
Вера повернула к нему безумное лицо:
– Мне нужны таблетки.
– Ты разве не приняла те, что я оставил?
После ее последней попытки самоубийства Николай не держал дома никаких лекарств, выдавая Вере лишь ее дневную дозу, – все остальное он хранил на работе, а часть носил в портфеле, за которым всегда следил.
