– Напротив, очень хлопочу о них.
– Если бы это была правда, то вы не стали бы ездить сюда даром каждый день.
– Деньги меня весьма интересуют. Я некогда был очень несчастлив, за неимением случаев нажить деньги. Деньги – лучший друг человека.
– О, доктор Крофтс!
– Лучший друг, какого только может приобрести человек, разумеется, приобретая честным образом. Женщина едва ли в состоянии представить себе всю горесть, которую испытывает мужчина от недостатка подобного друга.
– Конечно, всякому приятно приобретать деньги честным трудом, чтобы иметь возможность жить приличным образом, а для вас это совершенно возможно.
– Ну, это зависит от понятия человека о приличии.
– Что до меня, то мои понятия об этом всегда были скромны, я всегда как-то приспособлялась в жизни к свиному хлевушку, разумеется, чистенькому хлевушку, с чистенькой, свежей соломкой для постилки. Мне кажется, что, сделав из меня леди, сделали большую ошибку. Право, так.
– А по-моему, далеко не так, – сказал Крофтс.
– Это потому, что вы меня худо еще знаете. Переодевание три раза в день не доставляет мне никакого удовольствия. Часто я это делаю по одной привычке, вследствие образа жизни, к которому нас приучили. Но когда мы переедем в Гествик, я намерена изменить это, и если вы когда-нибудь вечером зайдете к нам на чашку чаю, то увидите меня в том же кофейном платье, какое было на мне поутру, за исключением разве таких случаев, когда утренние занятия загрязнят кофейное платье. Ах, доктор Крофтс, вам придется ехать под гествикскими ильмами в совершенной темноте.
– Темнота ничего не значит для меня, – сказал Крофтс; казалось, что он не совсем еще решился уехать.
– А я так не люблю потемок, – сказала Белл, – я позвоню, чтобы подали свечей.
Но Крофтс удержал ее в то время, когда она протянула уже руку к колокольчику:
– Подождите, Белл. Вам не понадобятся свечи до моего отъезда, и вы не рассердитесь на меня, если пробуду еще несколько минут, ведь вы сами знаете, что дома я буду один-одинешенек.
– Рассердиться на вас, если вы пробудете еще несколько минут?
– Да, вы или должны рассердиться на это, или, если не рассердитесь, доставить мне несколько минут истинного счастья.
Доктор Крофтс все еще держал Белл за руку, которую он поймал, помешав ей взять колокольчик и позвать служанку.
– Что вы хотите сказать? – спросила Белл. – Вы знаете, что мы так всегда рады вашему появлению у нас в доме, как майским цветкам. Вы всегда были для нас самым дорогим гостем, в особенности теперь, когда у нас столько хлопот… Во всяком случае, вы никогда не можете сказать, что я вас прогоняла.
– Вы думаете, что не скажу? – спросил Крофтс, не выпуская ее руки.
Во все это время он не вставал со стула, тогда как Белл стояла перед ним, – стояла между ним и огнем. Белл хотя и занимала такое положение, но не обращала особенного внимания ни на слова его, ни на действия. Они находились друг к другу в самых дружеских отношениях, и хотя Лили частенько подсмеивалась над сестрой и говорила, что она влюблена в доктора Крофтса, но Белл давным-давно приучила себя к мысли, что между ними не существовало ничего подобного этому чувству.
– Вы думаете, что никогда не скажу? А что, если бы такой бедняк, как я, попросил руки, в которой вы отказали такому богатому человеку, как ваш кузен Бернард?
Белл моментально отдернула руку и сделала шага два назад через каминный ковер. Она сделала это движение, как будто ее вдруг оскорбили или как будто мужчина произнес перед ней такие слова, с которыми не имел права обращаться к ней при каких бы то ни было обстоятельствах.
– Вот видите, я так и думал, – сказал Крофтс. – Теперь я могу уехать… и буду знать, что меня прогнали.
– Перестаньте, доктор Крофтс Вы говорите совершенный вздор и как будто нарочно хотите вывести меня из терпения.
– Действительно, вздор. Я не имею никакого права говорить вам это, а тем менее теперь, когда нахожусь в вашем доме по обязанности. Простите меня, Белл. – В это время он тоже стоял, но не сделал ни шагу от своей стороны камина. – Простите ли вы меня до моего отъезда?
– В чем же мне простить вас? – спросила она.
– В том, что я осмелился полюбить вас, что я люблю вас с того времени, как вы себя помните, наконец, в том, что люблю вас более всего на свете. За это, я знаю, вы должны простить меня, но простите ли вы мне в том, что я вам все это высказал?
Доктор Крофтс не намерен был сделать ей предложение, а Белл с своей стороны вовсе этого не ожидала, она еще не совсем разъяснила себе значение его слов и, конечно, никогда не задавала себе вопроса, что следовало отвечать ей на эти слова. Бывают случаи, когда любящие существа являются под такой легко угадываемой маской, что при первом откровенно сказанном слове любви обнаруживаются все самые сокровенные чувства, и обнаруживаются, не подавая другой стороне ни малейшего повода к удивлению. Это обыкновенно всегда так бывает, когда влюбленный не считает себя старинным другом и когда его знакомство началось еще очень недавно. Так это было в деле любви Кросби и Лили Дель. Когда Кросби явился к Лили и сделал ей предложение, он исполнил это с совершенным спокойствием и самосознанием, потому что почти был уверен, что предложения этого ждали. Лили хотя и сконфузилась в первую минуту, но была совершенно готова с своим ответом. Она уже любила его всем сердцем, была счастлива в его присутствии, пленялась его красивой наружностью, восхищалась его остротами и подстраивала свой слух под звуки его голоса. Словом, все было подготовлено и все ожидали этого исхода. Если бы он не сделал предложения, то Лили была бы вправе считать себя обиженною, – хотя, увы, увы! обиды были впереди, и какие тяжелые обиды! Бывают, впрочем, и другие случаи, в которых любящие не могут выясниться подобным образом, не преодолев сначала больших затруднений, а когда и выяснятся, то не могут надеяться на немедленный ответ в свою пользу. А ведь как должно быть обидно старым друзьям, что на них-то именно и падает вся тяжесть таких затруднений. Крофтс был так близко знаком с семейством Делей, что многие полагали весьма вероятным женитьбу его на которой-нибудь из сестер. Так думала сама мистрис Дель, и даже надеялась. Лили тоже думала и положительно надеялась. Правда, эти думы и надежды несколько поблекли, но все-таки их прежнее существование клонилось в пользу доктора Крофтса. И теперь, когда доктор до некоторой степени высказался, Белл отступила от него и не верила, что он говорил серьезно.
Весьма вероятно, что она любила его больше всякого другого мужчины на свете, а все же, когда он заговорил ей о своей любви, она не могла принудить себя понять его.
– Я не понимаю, доктор Крофтс, что вы хотите сказать, право, не понимаю, – сказала она.
– Я хотел просить вас сделаться моею женою, кажется, это очень понятно. Но, пожалуйста, не затрудняйтесь объявить мне положительный отказ. Я думал об этом сегодня, ехавши сюда. Вообще во время моих частых поездок сюда в последнее время я очень мало думал о чем-нибудь другом и вместе с тем говорил самому себе, что не имел на это права. У меня даже нет такого дома, в котором бы вы могли жить приличным образом.
