Пристроив таким образом все доступные суммы на обеспечение, по-видимому, ожидаемого вдовства леди Александрины, мистер Гезби сам доставил деньги на устройство нового хозяйства.
– Вы можете уплачивать мне полтораста фунтов в год из четырех процентов, пока не покроется весь долг, – сказал он Кросби, и Кросби должен был согласиться.
До настоящей поры Кросби хотя и вел в Лондоне жизнь модного джентльмена, но никому и никогда не был еще должен. И вот ему представлялась перспектива долгов. Впрочем, и то сказать, когда чиновник, занимающий должность в какой-нибудь общественной конторе, женится на дочери графа, то нельзя же ему ожидать, что все пойдет по его желанию.
Леди Амелия купила обыкновенную мебель, постели, ковры на лестницу, умывальники и кухонную посуду. Гезби приобрел отлично дешево обеденный стол и буфет. Но что касается до украшений, относящихся к гостиной, это должна была решить сама леди Александрина. По гардеробной части графиня намеревалась помочь своим советом, по этим предметам нельзя было посылать счеты к мистеру Гезби, чтобы он уплатил их из четырех процентов, приписав всю сумму к долгу жениха. Подвенечное приданое должно было приготовить на средства самих де Курси, а потому необходимость заставила графиню явиться на сцену.
– У меня чтобы не было векселей! Слышите? – проворчал граф, проскрежетав по другим зубам одним своим особенно черным и безобразным зубом. – Чтобы не было векселей по этому делу!
А между тем чистых денег не давал. При таких-то обстоятельствах графине и представилась необходимость самой явиться на сцену. Мистер Гезби во время своего недавнего посещения замка Курси по деловым отношениям получил двусмысленный намек, что счеты модисток можно очень удобно пришпилить к счетам мебельщиков, торговцев посудою и тому подобным. Графиня, делая этот намек, старалась внушить своему зятю, что с недавнего времени мода изменилась и что подобные меры считались совершенно позволительными между людьми, действительно живущими в большом свете. Но Гезби был человек с ясным взглядом на вещи, человек честный, он хорошо знал графиню. Ему очевидно было, что в настоящем случае нельзя прибегнуть к подобной мере. Поэтому графиня не стала предлагать дальнейших советов и решилась сама отправиться в Лондон.
Приятно было видеть, как леди Амелия и Александрина сидели среди огромного склада ковров и расспрашивали четырех приказчиков, которые показывали им товар, – видеть их, когда они склоняли друг к другу головки и шептались, вероятно, о том, как бы выторговать лишних два пенса на ярд и за это наделать продавцам как можно больше хлопот. Приятно было видеть это потому, что они отлично умели управлять своими огромными кринолинами, проходя между огромными свертками ковров, и потому еще, что они вполне наслаждались и принимали уважение со стороны приказчиков, как дань, неотъемлемо им принадлежащую. Но не так было приятно видеть мистера Кросби, который торопился в должность, которому не было предоставлено никакого права участвовать в выборе покупаемых предметов и на которого приказчики смотрели как на человека совершенно лишнего. Сестрицы условились быть в магазине в половине одиннадцатого, так чтобы Кросби можно было явиться в должность к одиннадцати или немного позже. Но прежде чем они оставили дом Гезби, уже пробило одиннадцать, и очевидно было, что полчаса времени на выбор ковров далеко не достаточно. Полосы великолепных, ярких цветов развертывались перед ними на целые мили, а потом, когда попадали рисунки, по их мнению подходящие, то кусок развертывали взад и вперед до тех пор, пока им покрывался целый зал. Кросби пожалел приказчиков, таскавших с места на место огромные груды товара, между тем как леди Амелия сидела так спокойно, как будто ей вменялось в обязанность пересмотреть каждый ярд всех товаров в магазине. «Покажите мне еще раз вон тот кусок, что внизу». И приказчики снова принимались за работу, снова передвигали целые горы. «Нет, моя милая, зеленый цвет очень не прочен, он полиняет, лишь только на него прольется кипяток». Приказчик улыбался невыразимо сладко и уверял, что собственно этот зеленый цвет никогда не полиняет. Но леди Амелия не обращала на него внимания, и ковер, из-за которого передвинута была целая гора, сделался частью другой горы.
– Вот этот бы годился, – говорила Александрина, засматриваясь на великолепный пунцовый фон, по которому извивались желтые реки, унося в своих струях бесчисленное множество синих цветов. Говоря это, она грациозно склонила голову на одну сторону и с сомнением глядела на ковер.
Леди Амелия тыкала в него своим зонтиком, как бы желая узнать его прочность и в то же время прошептала, что на желтых цветах скоро выказывается грязь.
Кросби посмотрел на часы и простонал.
– Самый превосходный ковер, миледи, и самого новейшего рисунка. Не далее как в прошлом месяце мы доставили четыреста пятьдесят ярдов этого самого ковра в замок герцогини Саут-Вельской. Вы его нигде не найдете, потому что он еще не поступал в магазины.
Леди Амелия еще его потыкала, потом встала и прошлась по нем. Леди Александрина еще немного склонила голову на сторону.
– Пять фунтов и три шиллинга? – спросила леди Амелия.
– О, нет, миледи, пять и семь, дешевле этого вы не найдете ни в каком магазине. Поверьте, что эта краска самим обошлась по два пенса дороже на ярд.
– Ну, а сколько уступки? – спросила леди Амелия.
– Два с половиною процента, миледи.
– О, нет, ни за что, – сказала леди Амелия. – При расплате чистыми деньгами я всегда беру пять процентов, деньги сейчас же, понимаете.
Приказчик объяснил, что вопрос должен поступить на решение хозяина, у них уж так заведено: уступка два с половиною процента. Кросби, смотревший вовсе это время в окно, сказал, что ему решительно невозможно долее ждать.
– Ну как вам нравится, Адольф? – спросила Александрина.
– Что нравится?
– Этот ковер. Вот этот, видите?
– О, нравится ли мне ковер? Мне что-то очень не нравятся эти желтые полосы, и кажется, он чересчур красен. По моему мнению, коричневый фон с мелким рисунком был бы гораздо лучше. Впрочем, поверьте, мне совершенно все равно.
– Разумеется, ему все равно, – сказала леди Амелия.
После того совещания обеих леди продолжались еще минут пять, и ковер был выбран с известною уступкою.
– Теперь поговорим о прикамином коврике, – сказала леди Амелия.
Но тут Кросби решительно не вытерпел и объявил, что ему необходимо отправиться в должность.
– Я ведь вам не нужен, вы сами выберете коврик, – сказал он.
– Пожалуй, что и так, – заметила леди Амелия.
Но ясно было видно, что Александрине не понравилась необходимость, через которую она лишалась своего проводника.
То же самое повторилось и в улице Оксфорд при покупке стульев и диванов, и Кросби уже начинал желать, чтобы все кончилось как можно скорее, даже если бы ему пришлось одеваться в чулане под кухонной лестницей. Он приучился ненавидеть все принадлежащее к дому в Сент-Джонс-Вуде. Его стали уже ознакомлять с маленькими семейными экономиями, о которых до настоящей поры он вовсе не знал и которые сделались ему ненавистны, когда объяснили их значение. Ему старались внушить, что эти сбережения существенно необходимы именно у людей, поставленных в его положение, у людей, которым приходилось при ограниченных способах поддерживать приличный вид во всем, что относилось до модного света. Обильный забор провизии у мясника и бесконечные счеты за стирку белья при полутора тысячах дохода дозволительны только для тех, которые редко выезжали в свет и которые могли сесть на первого встречного извозчика, когда им приходилось выезжать. Но леди Александрине предстояли некоторые обязанности, а потому строжайшая экономия должна составлять в хозяйстве одно из главных условий. Захотела ли бы Лили Дель иметь карету, конечно, наемную, но представляющую вид собственной, в ущерб мужниных бифштексов и чистого белья? Этот вопрос и подобные ему нередко задавал себе Кросби.
