– Ну что, Плантаженет, – сказал герцог при настоящем случае, – полагаю, очень занят?
– Да, герцог, – отвечал мистер Поллисер. – Когда человек попадет под ярмо, ему трудно высвободиться из-под него.
Герцог вспомнил, что его племянник сделал точно такое же замечание и в Рождество прошлого года.
– Кстати, – продолжал герцог, – мне хотелось сказать тебе несколько слов до твоего отъезда.
Такое предложение со стороны герцога было большим отступлением от принятых им правил, но племянник, само собою разумеется, вменял себе в обязанность повиноваться приказаниям дяди.
– Я увижусь с вами завтра до обеда, – сказал Плантаженет.
– Пожалуйста, – сказал герцог. – Я не задержу тебя больше пяти минут.
И на другой день в шесть часов вечера дядя и племянник сидели глаз на глаз в кабинете первого.
– Не думаю, чтобы тут было что-нибудь серьезное, – начал герцог, – но между некоторыми людьми идут толки о тебе и леди Думбелло.
– Клянусь честью, эти люди очень добры.
И мистер Поллисер привел себе на память факт – это действительно был факт, – что много лет тому назад между некоторыми людьми тоже шли толки о его дяде и мачехе леди Думбелло.
– Да, довольно добры, не правда ли? Ты, кажется, приехал сюда прямо из Хартльбири?
Хартльбири была резиденция маркиза Хартльтона.
– Именно так, и в феврале намерен опять туда ехать.
– Очень жаль, очень жаль. Я говорю это не потому, что хочу вмешиваться в твои дела, ты, конечно, согласишься, что я никогда этого не делал.
– Нет, никогда, – сказал племянник, утешая себя внутренним убеждением, что никакое подобного рода вмешательство со стороны его дяди не могло быть возможным.
– Но в этом случае было бы хорошо для меня, и еще лучше для тебя, если бы ты ездил в Хартльбири как можно реже. Ты сказал, что хочешь ехать туда, и, без всякого сомнения, поедешь. Но на твоем месте я остался бы там не более как на день или на два.
Мистер Плантаженет Поллисер приобрел все в мире от дяди. Чрез влияние дяди он заседал в парламенте и получал на содержание по нескольку тысяч фунтов стерлингов, отпуск которых завтра же мог быть остановлен по одному слову его дяди. Он был наследником дяди, герцогский титул, с принадлежавшими к нему богатствами, должен был непременно перейти к племяннику, если только дядя не женится и Бог не благословит его сыном. Герцог не сделал еще завещания о своем огромном состоянии, по всей вероятности, он мог прожить еще лет двадцать или более, весьма могло случиться, что он женится и сделается отцом. Положительно можно сказать, что не было человека, который бы так зависел от другого человека, как Плантаженет Поллисер от своего дяди, и не менее положительно можно сказать, что не было отца или дяди, которые бы так мало вмешивались в дела своих наследников. Несмотря на то, племянник сейчас почувствовал себя обиженным чрез этот намек на его частную жизнь и сейчас же решился ни под каким видом не подчиняться подобному надзору.
– Не знаю, долго ли я пробуду там, – сказал он, – но во всяком случае людская молва не может, мне кажется, иметь какое-нибудь влияние на продолжительность моего визита.
– Так, совершенно так, но может статься, на него должна иметь влияние моя просьба.
Говоря это, герцог казался зверьком.
– Вы не станете просить меня обращать внимание на слухи, не имеющие никакого основания.
– Я ничего не говорю об их основании, я даже нисколько не желаю вмешиваться в твой образ жизни.
Этим замечанием герцог хотел дать понять племяннику, что последний имеет право увезти жену всякого другого джентльмена, но не имел ни малейшего права подать даже повод подумать о том, что намерен увезти жену лорда Думбелло.
– Дело в том, Плантаженет, уже много лет, как я нахожусь в дружеских отношениях с этим семейством. Число друзей у меня небольшое, и, по всей вероятности, я никогда не увеличу его. Но тех друзей, которых имею, я хочу сохранить, и потому тебе нетрудно понять, что при той молве, о которой я упомянул, мне было бы неприятно ездить в Хартльбири, как неприятно было бы моим хартльбирийским друзьям ездить сюда.
Герцог не мог объясниться яснее этого, и мистер Поллисер, конечно, понял его вполне. Нельзя было ожидать, что давнишние дружеские отношения между двумя фамилиями будут по-прежнему сопровождаться приятными удовольствиями, одна уже молва о других отношениях могла совершенно нарушить удовольствия прежних.
– Вот все, что я хотел сказать тебе.
– Это нелепейшая клевета, – сказал мистер Поллисер.
– Я согласен с этим. Клеветы всегда отличаются нелепостью, но что станете делать? Пословица говорится: на чужой роток не накинешь платок.
И герцог посмотрел, как будто ему хотелось, чтобы разговор считали законченным и чтобы его оставили одного.
– Но мы можем не обращать на это внимания, – сказал племянник с большим безрассудством.
– Ты можешь, а я всегда считал себя неспособным на это. Притом же, мне кажется, я не заслужил еще такой репутации, чтобы быть предметом людских сплетен. Ты думаешь, может быть, что я прошу многого, нет! Да ты, верно, согласишься, что до настоящего времени я давал много и взамен того ничего не требовал. Надеюсь, в этом случае, ты сделаешь для меня одолжение.
Видя в словах дяди угрозу, мистер Плантаженет Поллисер оставил комнату. В словах герцога заключался следующий смысл: если ты будешь волочиться за леди Думбелло, я прекращу тебе выдачу восьми тысяч в год. При следующих выборах в Силвербридже я поставлю тебе оппозицию, я сделаю духовное завещание и отниму у тебя Мачин и Хорис – очаровательное местечко в Шюрри, пользование которым уже было предоставлено мистеру Поллисеру в случае его женитьбы, – отниму Литтльбирийское поместье в Йоркшейре и огромное имение в Шотландии. Из моих личных капиталов, заключающихся в наличных деньгах, акциях, закладных и банковых билетах, ты не получишь ни шиллинга. Наконец, если мне вздумается, то, может статься, я сделаю тебя просто мистером Поллисером, с маленьким кузеном во главе твоей фамилии.
Мистер Поллисер понимал всю обширность этой угрозы и, размышляя о ней, признавался самому себе, что он не чувствовал ни малейшего влечения к леди Думбелло. Между ними ни разу не было разговора задушевнее того, образчик которого читатель уже видел. Леди Думбелло для него ровно ничего не значила. Но теперь, когда дело это поставили перед ним в новом свете, не следует ли ему как джентльмену влюбиться в такую очаровательную женщину, имя которой уже было связано с его именем? Нам всем известен анекдот, как духовник во время исповеди учил конюха натирать салом зубы лошадям. «Никогда этого не делывал, – сказал конюх, – а теперь попробую». В настоящем случае герцог играл роль духовника, а мистер Поллисер не прошла еще ночь, как сделался таким же смышленым учеником, каким был конюх. Что касается до угрозы, то с его стороны, как Поллисера и Плантаженета, было бы дурно обращать на это внимание. Герцог ни за что не женится. Из всех людей в мире он, по всей вероятности, был самый последний, чтобы изменить положение, в котором находился, во всем остальном мистер Поллисер намерен был пользоваться безусловной свободой. Поэтому в начале февраля он поехал в Хартльбири, решившись оказывать леди Думбелло всевозможное внимание.
