– Как, ты еще здесь? – спросил Имс. – Я думал, что ты всегда уходишь в четыре часа.
Кредль на этот раз запоздал, собственно, для того, чтобы отправиться домой вместе с новым частным секретарем. Имс, однако же, этого не желал. У него столько было своего дела, что ему хотелось бы подумать наедине, хотелось бы прогуляться без спутника.
– Да, но сегодня накопилось много дела. Кстати, Джонни, поздравляю тебя, от души поздравляю.
– Благодарю, друг.
– Вещь отличная. Сто фунтов стерлингов в год сразу! И какой хорошенький кабинетик! Этот Бофль никогда не подойдет к тебе близко. Целый день он делает из себя настоящего зверя. Впрочем, Джонни, я всегда знал, что из тебя выйдет что-нибудь более обыкновенного. Я всегда это говорил.
– Тут нет ничего необыкновенного, одно только Фиц говорит, что старый Хофль-Скофль необыкновенно несносный человек.
– Не слушай ты этого Фица. Это из зависти. Ты сумеешь повести дела по-своему. Ты скоро будешь готов?
– Не совсем скоро. Ты не жди меня, Кодль.
– О, я подожду. Это ничего не значит. Когда мы останемся вместе, так для нас и обед оставят. Впрочем, стоит ли говорить об этом? Для тебя я готов сделать больше.
– Я намерен проработать до восьми часов, пошлю отсюда за котлетой, – сказал Джонни. – Кроме того, мне нужно кое-куда зайти.
Кредль чуть не заплакал. Минуты две или три он сидел молча, стараясь подавить душевное волнение, и все-таки, когда заговорил, волнение его обнаружилось.
– Ах, Джонни, – сказал он, – я знаю, что это значит. Ты хочешь бросить меня, потому что получил новое назначение. А я всегда был привязан к тебе, всегда и во всем. Не правда ли?
– Пожалуйста, Кодль, не строй из себя дурака.
– Всегда был привязан. Если бы меня сделали частным секретарем, я бы остался тем же самым, что и был. Ты бы не заметил во мне никакой перемены.
– Какой ты чудак! К чему говорить, что я переменился, потому только, что я хочу сегодня обедать в Сити?
– Нет, потому что ты не хочешь идти домой вместе со мной, как бывало прежде. Я вовсе не такой чудак, как ты думаешь, я все вижу. Но, Джонни… впрочем, теперь я не должен называть тебя Джонни.
– Не будь, пожалуйста, таким отъ-яв-лен-ным…
Джонни встал и начал ходить по комнате.
– Пойдем, – сказал он, – не хочу оставаться, все равно, где бы ни обедать. – Джонни засуетился около своей шляпы и перчаток, не дав Кредлю времени опомниться. – Я тебе вот что скажу, Кодль, все это отвратительно.
– Но как бы ты стал себя чувствовать, – простонал Кредль, который, после знаменитой победы на станции железной дороги, никак не мог поставить себя на одну ногу со своим другом. Если бы ему удалось побить Люпекса, как Джонни побил Кросби, тогда они были бы равны между собою, представляли бы собою пару героев. Но Кредль этого еще не сделал. Он никогда не считал себя трусом, но находил, что обстоятельства ему не благоприятствуют. – Как бы ты стал себя чувствовать, если бы друг, которого ты любил лучше всякого другого в свете, повернулся к тебе спиной?
– Я ни к кому не повертывался спиной, ты, может статься, судишь так потому, что я скоро иду. Послушай, мой друг, перестань говорить такие пустяки. Я терпеть не могу подобных вещей. Ты никогда не должен полагать, что человек хочет важничать, подожди сначала, когда он заважничает. Я думаю, что мне не ужиться со старым Скофлем, может быть, останусь при нем месяца на два. Едва ли найдется человек, который в состоянии перенести все то, что о нем рассказывают.
После этого Кредль постепенно становился довольным и веселым, в течение прогулки он старался льстить Джонни, и льстил, как умел. Со своей стороны Джонни, хотя и говорил, что «терпеть не может подобных вещей», но лесть ему нравилась. Когда Кредль сказал ему, что Фиц-Говард не стоит его мизинца, Джонни был убежден, что это правда. – А что касается до башмаков, – говорил Кредль, – то не думаю, чтобы он позволил себе попросить тебя об этом, разве уж в большой торопливости или что-нибудь в этом роде.
– Послушай, Джонни, – продолжал Кредль, когда они вошли в одну из улиц, соседних с Буртон-Кресцентом. – Ты знаешь, что я ни под каким видом, ни за что в мире не решился бы оскорбить тебя.
– Верю, Кредль, верю, – сказал Имс, продолжая идти, между тем как спутник его обнаруживал расположение остановиться.
– Ты посмотри сюда, если я обидел тебя относительно Амелии Ропер, то даю тебе обещание никогда не говорить с ней.
– Будь проклята эта Амелия Ропер! – сказал Имс, остановясь и остановив Кредля.
Восклицание это было сделано громким и сердитым голосом, обратившим на себя внимание прохожих. Джонни поступил весьма дурно, ему не следовало вовсе произносить проклятия, не следовало направлять его на человеческое существо, а тем более разражаться им над женщиной, которую любил! Однако он сделал это, и я не могу продолжать моей истории, не сделав ему замечания.
Кредль взглянул на него и испугался.
– Я хочу сказать, что в этом деле готов сделать все, что тебе угодно.
– В таком случае, пожалуйста, никогда не напоминай мне ее имени. А что касается до разговоров с ней, то можешь говорить с ней сколько душе угодно.
– О, я этого не знал. Мне показалось как-то на днях, что тебе это не нравится.
– Я тогда был дурак, записной дурак. Всю жизнь свою я был дураком. Амелия Ропер. Посмотри сюда, Кредль: если сегодня вечером она будет льнуть к тебе, в чем нет ни малейшего сомнения, потому что в настоящее время она постоянно играет в эту игру, то ничего, дай ей полную свободу. На меня не обращай внимания, я буду проводить время с мистрис Люпекс или мисс Спрюс.
– А как потом я разделаюсь с мистрис Люпекс? Она страшно сердится, когда Амелия заговорит со мной. Ты, Джонни, не знаешь, какая это ревнивая женщина.
В этом разговоре Кредль чувствовал себя совершенно на своем месте, он чувствовал себя равным всякому человеку. Правда, что Имс поколотил одного господина, а ему этого еще не удалось, правда, что Имс, сделавшись частным секретарем, занял высокое место в общественной жизни, но что касается до интриги, сопровождаемой опасностями, таинственностью, интриги, объемлющей всю жизнь, всепоглощающей, – разве в деле подобного рода он не герой? Он дорого, очень дорого поплатился, и карманом, и спокойствием, за одно удовольствие быть в интимных отношениях с мистрис Люпекс, но в то же время ему и в голову не приходило, что он платит за это слишком дорого. Есть удовольствия, которые всякому человеку покажутся дорогими, но тем не менее они могут стоить своей цены. Как бы то ни было, поднимаясь по лестнице дома мистрис Ропер, Кредль решился во что бы то ни стало угодить своему приятелю. Интрига через это могла сделаться еще таинственнее, еще более всеобъемлющей, и в то же время менее опасною, потому что мистер Люпекс не будет иметь никакого повода к огорчению.
В этот день за столом мистрис Ропер находились все ее квартиранты, мистер Люпекс редко принимал участие в ее гостеприимном столе, но при этом случае присутствовал и, мало того, по голосу и вообще по всем своим приемам казался в самом отличном настроении духа. В гостиной Кредль сообщил всей компании о счастье, которое выпало на долю его друга, и вследствие этого сообщения Джонни сделался до некоторой степени предметом более чем обыкновенного внимания.
