– Кто же говорит, что тут виноват кто-нибудь?
– Я все вижу, мистер Имс. Конечно, не мое дело вмешиваться. Если бы она вам понравилась, то могу сказать, что из нее вышла бы такая добрая жена, какую можно пожелать всякому порядочному человеку, и кроме того, она в состоянии выработать несколько фунтов стерлингов больше, чем большая часть девушек. Вы можете понимать чувства матери, если тут и должно бы быть чему-нибудь, то я не могла же повредить этому, могла ли я, согласитесь сами?
– Дело в том, что тут не должно быть ничего.
– Я твердила ей это в течение нескольких месяцев. Я не намерена говорить что-либо в ваше обвинение, но во всяком случае молодым людям следует быть весьма обстоятельными, непременно следует. – Джонни не хотел намекнуть безутешной матери, что и молодым женщинам тоже следовало бы быть обстоятельным, он только подумал об этом. – Мистер Имс, ведь я совсем не желала, чтобы она приехала сюда, – сколько раз ей говорила это! Но что может сделать мать? Ведь нельзя же ее было выгнать на улицу!
При этом мистрис Ропер поднесла к глазам передник и начала горько плакать.
– Очень сожалею, что если я был причиной хотя частицы вашего горя, – сказал Джонни.
– Нет, вашей вины тут нет, – продолжала бедная женщина, у которой вместе со слезами вырывались наружу ее искренние чувства, высказывалась вся ее женская натура. – Нет тут и моей вины. Увидев, как она держит себя, я знала, к чему это приведет, и я высказала ей свое мнение. Я знала, что вам не понравятся ее причуды.
– Мистрис Ропер, и к ней, и к вам я всегда питал особенное уважение.
– Однако вы на ней не женитесь. Я долгое время говорила ей это, просила ее не делать глупостей – на коленях просила, – но она не хотела послушаться меня. Она никогда бы не послушалась. Она всегда была такая своенравная, такая упрямая, что я лучше бы желала иметь ее подальше от себя, чем при себе. Впрочем, мистер Имс, она хорошая хозяйка в доме, это верно, не найдется пары рук, которые бы работали так скоро и ловко, но все же мои слова, мои советы не послужили в пользу.
– Не думаю, однако, что это послужило вам во вред.
– Как еще послужило-то! В огромный вред! Дом мой утратил всякую респектабельность, особливо из-за этих Люпексов. Мисс Спрюс живет у меня девять лет – она тоже с тех самых пор, как я сняла этот дом, – объявила мне сегодня, что намерена уехать в провинцию. А из-за чего? Из-за той же причины, по которой и вы уезжаете. Я понимаю эту причину, я вижу ее. Мой дом не так респектабелен, как бы ему следовало быть, и ваша мама, узнав все, что делается в нем, имела бы полное право сердиться на меня. Поверьте, мистер Имс, я хотела заслужить уважение.
– Мисс Спрюс, вероятно, передумает.
– Вы не знаете, что я должна была переносить во все это время. Никто не платит мне, то есть не платит исправно… кроме нее и вас. Мисс Спрюс так аккуратна, как английский банк.
– Боюсь, что и я не был очень исправен, мистрис Ропер.
– Ах нет, вы были очень исправны. Я не обращала внимания, если при расчете, в конце четверти года, останется за вами какой-нибудь фунт или два, в полной уверенности, что со временем вы их заплатите. Мясник, например. Он не хуже моего понимает жильцов, если деньги верные, он подождет, но не захочет ждать от таких, как Люпенсы, у которых вовсе нет денег. А Кредль, поверите ли, ведь он мне должен двадцать восемь фунтов!
– Двадцать восемь фунтов?
– Да, мистер Имс, двадцать восемь фунтов! Он глупец. Это Люпексы вытянули из него денежки. Я это знаю. Он не говорит об уплате и выезде. Того и смотри, что останусь с ним да с Люпексами на руках, и тогда явятся ко мне долговые приставы и продадут до последней соломинки в доме. Не скажешь им «продавать нельзя».
И мистрис Ропер опустилась в старое кресло, покрытое волосяной материей, и вполне предалась своей тяжелой печали.
– Я думаю идти наверх и приготовиться к обеду, – сказал Имс.
– Так вы должны выехать, когда воротитесь? – спросила мистрис Ропер.
– Да, кажется, непременно должен. Я предупреждаю вас за месяц, считая от сего дня, и, разумеется, я вам заплачу за этот месяц.
– О, я не хочу брать лишнего, положительно не хочу. Надеюсь, что вы оставите ваши вещи. Вы можете получить их, когда вам угодно. Если Чомпенд узнает, что вы и мисс Спрюс уезжаете, он в ту же минуту потребует деньги.
Чомпенд был мясник. Имс, однако же, ничего не ответил на этот плачевный довод. Позволит ли он или нет своим старым сапогам оставаться в Буртон-Кресценте на неделю или на две, это должно было зависеть от того, как приняла бы его Амелия Ропер в тот вечер.
Когда Имс спустился в гостиную, там была одна только мисс Спрюс.
– Прекрасный день, мисс Спрюс, – сказал он.
– Да, мистер Имс, для Лондона день прекрасный, но, как вы думаете, ведь в провинции, где-нибудь в деревне, воздух несравненно лучше?
– А мне так лучше в городе, – сказал Джонни, желая замолвить доброе словцо в пользу бедной мистрис Ропер.
– Вы, мистер Имс, человек молодой, а я ни больше ни меньше как старуха, это разница, – сказала мисс Спрюс.
– Небольшая, – заметил Джонни, стараясь быть любезным. – Вы, точно так же как и я, не хотите быть скучной.
– Я хочу быть почтенной, мистер Имс. Я, мистер Имс, всегда была почтенною.
Слова эти старуха произнесла почти шепотом, с беспокойством глядя на дверь, чтобы она как-нибудь не открылась для любопытствующих ушей.
– Я уверен, что мистрис Ропер весьма почтенная леди.
– Да, мистрис Ропер почтенная леди, мистер Имс, но тут есть некоторые… Тс!
И старушка Спрюс поднесла к губам палец. Дверь отворилась, и в гостиную не вошла, а вплыла мистрис Люпекс.
– Как поживаете, мисс Спрюс? Вы всегда являетесь первой. Это, верно, для того, чтобы заручиться молодым джентльменом. Что новенького в городе, мистер Имс? В настоящем вашем положении вы, без сомнения, слышите все новости.
– Сэр Рэфль Бофль завел новые туфли. Не знаю, верно ли это, но догадываюсь по времени, которое он употребил, чтобы надеть их.
– Ах! Вы шутите. Это всегда делают джентльмены, когда они хоть немного поднимутся в свете. Тогда им кажется, что женщины не стоят того, чтобы с ними разговаривать, – можно только шутить да делать насмешки.
– Я с большим удовольствием расположен разговаривать с вами, мистрис Люпекс, нежели с сэром Рэфлем Бофлем.
– Вы можете говорить, что вам угодно, но, поверьте, мы, женщины, очень хорошо понимаем, что означают подобные комплименты, не правда ли, мисс Спрюс? Женщина, пробывшая пять лет замужем, не может рассчитывать на особенное внимание со стороны молодых людей. Хотя я была молода, когда выходила замуж, то есть молода по летам, но я видела слишком многое и испытала слишком многое, чтобы быть молодою по сердцу.
