Так он думал о себе за одиноким столом в кофейной комнате отеля. Он признался самому себе, что до настоящей минуты не был еще мужчиной, и в то же время сделал решение, которое, надеюсь, может помочь ему к вступлению с этого времени в мужество.
Глава LX
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В начале июня Лили отправилась к дяде своему в Большой дом просить за Хопкинса, просить о возвращении Хопкинсу привилегий главного садовника в Большом доме. Это обстоятельство покажется некоторой несообразностью, потому что нигде не было говорено об отнятии этих привилегий, но они были отняты вследствие следующей ссоры.
В те дни, и даже в течение нескольких лет, между Хопкинсом и Джоллифом, управляющим имением, существовало несогласие из-за навоза. Хопкинс утверждал, что имеет право брать со двора фермы все, что ему потребуется, не спрашивая ничьего позволения. В свою очередь, Джоллиф объявил, что если это так, то Хопкинс может взять весь навоз.
– А что я стану с ним делать? Ведь не есть же мне его! – сказал Хопкинс.
Джоллиф что-то проворчал, выразив этим ворчанием, как думал Хопкинс, что хотя садовник и не в состоянии съесть кучу навозу в пятьдесят футов длины и пятнадцать вышины, но он мог обратить их в ведомые предметы для личного своего употребления. Таким образом между ними возникла вражда. Несчастного сквайра пригласили быть посредником, он употреблял всевозможные средства, чтоб отклонить от себя решение спорного вопроса, но наконец Джоллиф принудил его объявить, что Хопкинс не должен брать того, что не находилось в его заведывании. Когда сквайр объявил это решение, Хопкинс прикусил свои старые губы и, не сказав ни слова, повернулся на своем каблуке.
– Ты увидишь, что так это делается и в других местах, – сказал сквайр в виде извинения.
– В других местах! – с презрением произнес Хопкинс. – Где он найдет таких садовников, как он сам?
Нужно ли говорить, что с этой минуты Хопкинс решился никогда не исполнять подобного приказания. На другое утро Джоллиф донес сквайру, что приказание нарушено, и сквайр, раздосадованный и взбешенный, тут же пожелал, чтобы на Хопкинса обрушилась вся куча, послужившая поводом к раздору.
– Если все будут делать, как им хочется, – сказал Джоллиф, – тогда никому ни до кого не будет дела.
Сквайр понимал, что если отдано было приказание, то его следовало исполнить, и потому, со стенанием в душе, решился объявить Хопкинсу войну.
На следующее утро сквайр увидел, что Хопкинс сам катил огромную тачку навозу на огород. Надо заметить, что от Хопкинса не требовалось, чтобы он сам исполнял подобные работы. Он имел человека, который колол дрова, возил воду, катал тачки, одного человека постоянно, а часто и двух. Сквайр с первого взгляда догадался, в чем дело, и приказал Хопкинсу остановиться.
– Хопкинс, – сказал он, – почему ты, прежде чем взять, не попросил, что тебе нужно?
Хопкинс опустил тачку, посмотрел в лицо сквайра, плюнул на обе ладони и снова поднял тачку.
– Хопкинс, это не дело! – сказал сквайр. – Остановись, я приказываю.
– Почему же это не дело? – спросил Хопкинс, продолжая держаться за тачку, но не давая ей движения.
– Опусти ее, Хопкинс. – И Хопкинс опустил. – Ты знаешь, что ты положительно не исполнил моего приказания.
– Сквайр, я прожил на этом месте почти семьдесят лет.
– Да хоть бы ты прожил сто семьдесят лет, все-таки здесь не должно быть более одного господина. Я здесь господин, и намерен быть господином до самой моей смерти. Отвези навоз назад, на ферму.
– Назад, на ферму! – сказал Хопкинс очень протяжно.
– Да, назад, на ферму.
– Как! Чтобы все это видели?
– Да, чтобы видели все, ты перед всеми не исполнил моего приказания.
Хопкинс на минуту задумался, отвел глаза от сквайра и покачал головой, как будто он нуждался в глубокой мысли, чтобы с ее помощью прийти к верному заключению. Потом он снова схватил тачку и почти рысью покатил свой приз на огород. При такой скорости шага сквайр не в силах был остановить его, да и не имел желания вступить в личную вражду с садовником. В припадке сильного гнева мистер Дель закричал Хопкинсу, чтобы не пенял на последствия своего ослушания. Хопкинс, продолжая бежать, покачал головой, вывалил содержание тачки у огуречных парников и, сейчас же возвратясь к господину, передал ему ключ от оранжерей.
– Мистер Дель, – сказал Хопкинс, стараясь говорить спокойно, насколько это позволяла одышка, – вот он, вот этот ключ, мне нужно убираться, пускай пропадает жалованье за целую неделю. Сегодня же вечером я очищу коттедж, а что касается до богадельни, я полагаю, меня примут сейчас, если ваша милость даст мне записочку.
Сквайр знал, что Хопкинс имел от трех до четырех сот фунтов стерлингов, и потому намек на богадельню можно было принять за мелодраматический.
– Не будь дураком, – сказал сквайр, скрипя зубами.
– Я был дурак в этом деле, – отвечал Хопкинс. – Я не в силах был подавить свои чувства, а когда человек не в силах подавить своих чувств, ему остается только убираться прочь, забраться в богадельню и оставаться там до самой смерти. – При этом он снова подал ключ, но сквайр не принял его, и Хопкинс продолжал: – Пожалуй, мистер Дель, пока не приищете другого, я посмотрю за тепличными рамами и еще кое за чем. Жаль будет, если пропадет виноград, а он, смею сказать, весь годится для стола. Я давно не видывал такого урожая. Я так ухаживал за ним, что до самого февраля не провел ни одной ночи спокойно. В здешнем месте не найдется человека, который бы смыслил что-нибудь в винограде, не найдется нигде и по соседству. Старший садовник милорда ничего в этом деле не смыслит, да если бы и смыслил, то не пойдет сюда. Извольте, мистер Дель, я продержу ключ, пока вы приищете другого человека.
После этого в течение двух недель в садах было междуцарствие, самое страшное в летописях Оллингтона. Хопкинс продолжал жить в коттедже и еще усерднее смотреть за виноградом. Присматривая за виноградом, он принял на свое попечение одни оранжереи, но до самых садов ему не было никакого дела, он не взял жалованья, возвратил его сквайру и всем объявлял, что его уволили. Он ходил по саду, всегда имея в руках какое-нибудь страшное садовническое оружие, с которым, как говорили, намеревался сделать нападение на Джоллифа, но Джоллиф поступал весьма благоразумно, избегая встречи.
Как скоро мистрис Дель и Лили решили, что побег из Малого оллингтонского дома не должен состояться, Лили сообщила этот факт Хопкинсу.
– Мисс, – заметил он, – когда я сказал несколько слов вам и вашей мама, я знал, что вы послушаетесь голоса рассудка.
Лили заранее ждала такого замечания, она знала, что Хопкинс непременно припишет своим доводам решимость остаться на месте.
– Да, – сказала Лили. – Мы думали, думали и положили остаться. Притом же это желание дяди.
– Желание дяди! Извините, мисс, тут не одно только его желание: мы все этого желаем. Нет, тут дело рассудка. Вот хоть бы этот самый дом…
