И граф, проводив гостя, лег спать.
На обратном пути к дому Крофтс все время думал о двух оллингтонских девушках. «Он не женится на ней, если старый Дель не даст ей денег». Неужели свет дошел до того, что для сдержания благородного слова необходимы деньги? Неужели между человечеством не существует более ни романтизма, ни рыцарского чувства? «В замке Курси он натянул на свой лук другую тетиву», – сказал граф, и, по-видимому, в этих словах для него не заключалось ничего изумительного. В этом тоне отзываются в настоящее время мужчины о женщинах, но сам Крофтс чувствовал такое благоговение к девушке, которую он любил, и так страшился повредить ей в ее общественном положении, что не смел даже высказать ей своей искренней, бескорыстной любви.
Глава XXI
ДЖОН ИМС ВСТРЕЧАЕТ ДВА ПРИКЛЮЧЕНИЯ И ОБНАРУЖИВАЕТ В ОБОИХ ИЗ НИХ БОЛЬШОЕ ПРИСУТСТВИЕ ДУХА
Лили думала, что письмо ее возлюбленного пришло совершенно вовремя. Она не знала, долго ли идет почта между Курси и Оллингтоном, и потому не считала себя обманутою в своих ожиданиях, когда письмо не пришло к ней в самый первый день. Утром, однако же, она сама сходила на почту удостовериться, что письмо не осталось там.
– Что вы, мисс! все письма разосланы, вы это знаете, – сказала мистрис Кромп, содержательница почтовой конторы.
– Я думала, что письмо ко мне могло как-нибудь остаться на почте.
– Почтальон Джон сегодня же отнес газету к вашей мама. Не могу же я сама приготовлять письма, когда их не пишут те, кому бы следовало писать.
– Извините, мистрис Кромп, но случается, что они остаются до другого дня. Джон не пойдет с одним письмом, если ему нет ничего больше нести для кого-нибудь в нашей улице.
– Он должен идти. Я ни под каким видом не позволю ему оставить здесь не только письма, но даже газеты. С вашей стороны, мисс Лили, нехорошо приходить сюда за письмами. Если он не пишет к вам, я за него не могу писать.
И таким образом бедная Лили воротилась домой встревоженная.
Письмо пришло на другое утро, и все беспокойства были забыты. По ее понятиям в нем не было никаких недостатков – ни в полноте изложения, ни в выражении любви. Когда он сообщил ей, каким образом составлялись у него планы для раннего отъезда собственно с тою целью, чтобы избежать грустной разлуки с ней в последние минуты, Лили улыбнулась, судорожно сжала в своих пальцах концы листка почтовой бумаги и внутренно торжествовала, что успела превзойти его в этом маневре. Она целовала слова, сообщавшие ей ту радость, которую испытывал Кросби при встрече с ней в последние минуты. Лили вполне верила признанию, что он был счастливее в Оллингтоне, чем в замке Курси, и восхищалась мыслью, что это и должно быть так. Там, где он обвинял себя в привязанности к большому свету, Лили оправдывала его и извиняла, убеждая себя в то же время, что он и в этом отношении был рассудителен, как и в других. Само собою разумеется, что человек, живущий в Лондоне и приобретший средства к жизни между людьми большого света, должен быть более светским, чем провинциальная девушка, но его способность любить такую девушку, избрать ее женой себе, разве это не служит достаточным доказательством, что свет не поработил его? «Мое сердце на оллингтонских полях», – говорил Кросби, и Лили, прочитав эти слова, еще раз поцеловала письмо.
В ее глазах, для ее слуха и сердца, письмо было очаровательным посланием. Мне кажется, нет выше наслаждения, доставляемого девушке любовным письмом, девушке, которая знает, что, получив его, она не делает проступка, которая может распечатать его перед отцом и матерью совершенно спокойно и только разве немного вспыхнув от сознания своего положения. Из всех любовных писем первое бывает самое восхитительное! Какая огромная цена придается в нем каждому слову! Каждое выражение в нем рассматривается и принимается в розовом цвете! Какое серьезное значение придается всем милым фразам, которые очень скоро становятся фразами пустыми. Кросби заключил свое письмо, испрашивая на нее благословение Всевышнего. «Да благословит Всевышний и тебя», – сказала Лили, прижав письмо к своей груди.
– Не говорит ли он чего-нибудь особенного? – спросила мистрис Дель.
– Как же, мама, тут все особенное.
– Которое до нас не относится?
– Он посылает свою любовь вам и Белл.
– Премного ему обязаны.
– Так и следует. Между прочим, он пишет, что в Барчестере заходил в собор и встретил там священника, который был дед леди Думбелло. По приезде его в замок Курси леди Думбелло была уже там.
– Какое замечательное стечение обстоятельств! – сказала мистрис Дель.
– Больше ни слова не скажу вам об его письме, – сказала Лили.
С этими словами она сложила его и положила в карман. Оставшись наедине в своей комнате, Лили снова вынула его и несколько раз перечитала.
Это было ее утренним занятием, это и еще какое-то замысловатое рукоделие, предназначенное для украшения особы мистера Кросби. Руки ее, впрочем, были полны работы, или скорее она хотела, чтобы они были полны. Она хотела взять с собой в свой новый дом, после свадьбы, всякого рода хозяйственные принадлежности, произведение ее трудолюбия и бережливости. Она объявила, что ей хотелось бы что-нибудь сделать для своего будущего мужа, и хотелось бы начать это немедленно. В этом случае она непременно решилась выполнить обещания, данные самой себе, не допустить, чтобы ее добрые намерения остались невыполненными. Лили скоро окружила себя орудиями рукоделия, более тяжелыми, чем те, которые употребляла при вышивании туфлей, начатых вслед за отъездом мистера Кросби. Мистрис Дель и Белл хотя в душе и подсмеивалась над ней, но, несмотря на то, работали с ней вместе усердно, по нескольку часов сидели за работой, желая, чтобы дом Кросби не был пуст, когда их милочка займет в нем место хозяйки.
Между тем оказывалось решительно необходимым отвечать на письмо. Она вменяла себе в большое преступление пропустить почтовый день, не отправив письма к Кросби в замок Курси. Сесть за маленький столик, открыть письменные принадлежности и чувствовать, что она должна писать письмо, в котором предстояло высказаться весьма во многом, составляло для Лили беспредельное удовольствие. До этой поры ее переписка была не интересна и слаба по своему содержанию. С матерью и сестрой она почти никогда не разлучалась, подруг хотя и имела, но редко встречала необходимость сноситься с ними по почте. Что особенно интересного, например, могла сообщить она Мэри Имс в Гествик? Когда она писала к Джону Имсу о том, что мама надеется иметь удовольствие видеть его у себя за чайным столом в таком-то часу, это был труд не большой важности, отнявший у нее минуту времени, хотя самая записка и сделалась драгоценным сокровищем для того, кому она была адресована.
Теперь же совсем другое дело. Увидев на бумаге слова: «Неоцененный Адольф», она была изумлена их многозначительностью. Четыре месяца тому назад, она не только не знала, но и вовсе не слышала о нем. А теперь он был для нее и более, и даже ближе, чем сестра или мать! Она припоминала, как подсмеивалась над ним за его мину и называла его пустым франтом в первый день его появления в Малом доме и как в то же время старалась, самым невинным образом, понравиться, когда лондонский гость, совершенный незнакомец, пригласил ее прогуляться. Теперь Кросби более уже не был незнакомцем, напротив, он был самым близким и самым дорогим ее другом.
