Тамарриковые ворота окружал канал, отведенный от реки Монжу; сам островок, со ступенчатыми насыпями террас, засадили густыми папоротниками. Вода поступала через определенные отрезки времени по сложной системе протоков. Каменные стены протоков поросли густым мхом, а чуть выше на кладке синели бороды лишайников, испещренные алыми нитями спор, которые покачивались, как мириады крохотных копьеносцев, охраняя священные воды.
По берегу островка двойными полукружьями высились древние платаны, из крон которых время от времени, приводимые в движение скрытыми водяными механизмами, выглядывали лики семи богов, почитаемых в империи, – Крэна, Аэрты, Шаккарна, Леспы, Шардика, Кенетрона и неисповедимой Фрелла-Тильзе.
Таммариковая площадь была обращена к югу, где у подножья Аистиного холма раскинулся храмовый комплекс. В центре площади на круглом бронзовом пьедестале диаметром двадцать локтей был установлен солнечный диск Крэна. Посредине диска, на траве из малахита, усыпанной алыми и синими цветами из сердолика и аквамарина, возлежала бронзовая статуя бога в человеческий рост, покрытая серебряной фольгой. Гигантский стилизованный зард Крэна, украшенный чеканными изображениями фруктов, цветов и колосьев, образовывал гномон солнечных часов. Вокруг диска вилась спираль с часовыми делениями, обозначенными серебряными статуями юных дев, застывших в различных позах ритуального танца, – каждая не только отмечала определенное время дня, но и символизировала одну из двенадцати имперских провинций: Беклу, Белишбу, Халькон, Гельт, Лапан и Кебин Водоносный, Ортельгу, Палтеш, Тонильду, Урту, Йельду и Саркид Колосистый. Сама спираль представляла собой желобок в локоть шириной, и на ее вершине сидела золотая птица кайнат, покрытая пурпурным лаком; каждый час она несла яйцо – серебряный шар, который скатывался по желобку и со звоном падал в чашу, протягиваемую статуей коленопреклоненной девочки. Шесть жрецов с рассвета до заката неотрывно следили за работой сложных механизмов, чтобы не допустить расхождения в показаниях солнечных и водяных часов.
Позади, над солнечным диском, перед прямоугольником ворот в торце Тамарриковой площади, возвышались знаменитые концентрические сферы из серебряной филиграни, натянутой на гнутые серебряные прутья, – олицетворение города и небесного свода. Из Беклы, раскинувшейся посреди равнины, небосвод выглядел гигантской опрокинутой чашей, что издавна позволяло жрецам вести точные наблюдения за ходом звезд. На верхней половине внутренней сферы, диаметром пять локтей, были отмечены все основные здания и сооружения столицы: гора Крэндор и крепость, дворец Баронов, озеро Крюк и различные башни и ворота нижнего города. Нижняя половина сферы изображала Крэна и Аэрту в их божественном величии, которые бережно держали город на воздетых к небу руках. Внутреннюю сферу окружали тонкие прутья внешней сферы с ажурной серебряной филигранью, где были выложены созвездия из драгоценных камней. Внешнюю сферу вращали вручную, так чтобы положение созвездий совпадало с движением небесных светил, – это тоже требовало большого мастерства.
Резной каменный навес защищал сферы от ветра и дождей. На его пьедестале установили четыре диска, отмечавшие месяц, фазу луны, день и час. С навеса над площадью выступал тонкий бронзовый желоб на шарнире, одним концом-колотушкой упиравшийся в большой серебряный барабан на крыше. На закате жрец поднимался на крышу навеса и высыпал в желоб зерно – корм для священных белых голубей. Птицы слетались клевать зерно, желоб раскачивался под их весом, и колотушка била в барабан, давая сигнал горожанам завершать дневные труды. На крыше навеса высилась и воздушная арфа на пьедестале – ее называли Голосом Аэрты, а прорицатели истолковывали издаваемые ею протяжные звуки.
За воротами, сразу же за городской стеной, шелестела роща тамарриковых деревьев, по преданию выросших из зернышка, сброшенного с вершины Крэндора неисповедимой Фрелла-Тильзе. Само восхитительное сооружение, стоявшее в проеме городской стены, символизировало неприступность столицы.
Верховного советника внесли в храм, а Майя с Оккулой остались у входа в храмовый комплекс, с изумлением разглядывая открывшиеся им чудеса. Майя совершенно не понимала, для чего нужны все эти круги – наверняка в них крылась какая-то непостижимая волшебная сила, – но восхищенно рассматривала серебряную часовую спираль, золотисто-пурпурного кайната на самой верхушке и статую полулежащего бога. Майя хихикнула, вспомнив, в какое смущение повергла ее скульптурная группа в маршальском особняке на празднестве дождей.
– Чего смешного? – резко спросила Оккула.
– Наконец-то я поняла, почему ты всегда клянешься зардом Крэна, – с улыбкой ответила Майя.
– Флейтиль еще и не такое умеет, – сказала Оккула. – Ты знаешь, что в храме произойдет?
– Ага… ну, мне Таррин однажды рассказывал… – начала Майя и ахнула: из листвы платанов выглянуло лицо Леспы. – Ой, Оккула! – Она задрожала и едва не пустилась наутек.
– Ш-ш-ш! Ну чего ты испугалась? О Крэн и Аэрта, да ты сама Леспой недавно была – даже до меня слухи дошли, – успокоила ее подруга.
– А что это две бесценные невольницы здесь делают – в толкотне и на самой жаре? – раздался шутливый женский голос.
Подруги обернулись. К ним подошла Неннонира, в пурпурном одеянии, расшитом золотой нитью; волосы шерны, уложенные в замысловатую высокую прическу, закрепляли гребни черного дерева, усыпанные драгоценными камнями. Майя робко улыбнулась, надеясь, что Неннонира не заметила ее испуга при виде лика богини в кроне платана.
– Да вот, поджариваемся, к пиру у озера готовимся, – вздохнула Оккула. – Голову напечет, все легче будет.
– Что, вам и впрямь велели здесь дожидаться? – удивилась Неннонира.
– Если честно, нам самим непонятно, что делать, – призналась Майя. – Может, если перед самым концом сюда вернуться, никто и не узнает.
– А в храм вас не пускают?
– Мы же рабыни, – напомнила Оккула.
Неннонира с шаловливым видом огляделась и прошептала:
– Если хотите, я вас обеих внутрь проведу.
Она взяла Майю за руку и направилась к храмовой площади. Оккула недоуменно пожала плечами и пошла следом.
Каменная лестница и крытая галерея у входа, обращенные на восток, придавали храму величественный, торжественный вид. На задворках храма, как в театре, располагались многочисленные пристройки, всевозможные службы и прочие вспомогательные помещения – трапезная жрецов, кухня, залы для приема посетителей и для храмовых нужд, комнаты счетоводов, подвалы, мастерские и склады, где хранились запасные части механизмов Тамарриковых ворот, и тому подобное. Неннонира поспешно свернула на тропку у южной стены храма и, пройдя между двумя сараями, вывела своих спутниц в мощеный дворик, где с одной стороны высилась поленница дров, а с другой – груда пустых винных бочонков. На табурете у стены угрюмый смуглолицый парень, в серо-зеленом одеянии храмового раба, скоблил брильоны и швырял очистки в ведро, время от времени почесывая щетину на щеках выщербленным лезвием ножа.
– Привет, Сендиль, – сказала Неннонира, подплывая к нему в облаке сладких ароматов и шелестящих шелков. – Вот я тебя и нашла. Как дела, милый?
