Эвд-Экахлон улыбнулся Майе и тепло пожал ей руки, но держался рассеянно и отстраненно, даже не похвалил ее наряд – в общем, мало походил на человека, с трепетом ожидающего ответа возлюбленной на предложение руки и сердца. Майя, хотя и понимала, что ничем его не порадует, с трудом сдержала раздражение. «Мог бы и поволноваться ради приличия, – с досадой подумала она. – Сендиль вон чуть не расплакался, бедолага, а от этого слез не дождешься».
Наследник уртайского престола торопливо осушил предложенный ему кубок. Майя с шутливой укоризной покачала головой и потянулась к кувшину.
– А джебба у тебя найдется? – спросил Эвд-Экахлон.
– Да, конечно, – удивленно сказала Майя. – Сейчас Огма принесет.
Он залпом выпил джеббы, перевел дух и уселся в кресло.
– Тяжелый день выдался? – спросила Майя.
– Ох, хуже не придумаешь, – признался Эвд-Экахлон. – Только никому не говори, ладно?
– Что, дурные вести? – небрежно осведомилась она.
Он пристыженно отвел взгляд и бросил горсть орехов утке, которая забрела в сад с берега.
– Скажи, вы с Эльвер-ка-Виррионом дружны? – наконец спросил он.
– Он меня всегда привечал, так что, считай, дружны, – пожала плечами Майя.
– А если бы его трусом назвали, что бы ты сказала?
– Ох, мне оно без разницы. Мужчины всегда храбростью друг перед другом похваляются, про смелость и отвагу в бою говорят… Эльвер в обхождении приятен, и сердце у него доброе, а все остальное меня не волнует. При чем тут трусость?
– Видишь ли, похоже, он себя позором покрыл… Увы, волноваться есть о чем.
Майе захотелось его стукнуть, да побольнее.
– Мой повелитель, ежели вам больше говорить не о чем, то не тяните, рассказывайте, в чем дело.
– В Йельде совсем плохи дела, – продолжил Эвд-Экахлон, не замечая ее раздражения. – Все так худо, что говорить об этом запретили. Эльвер-ка-Виррион решил отступить из Халькона в Икет-Йельдашей, за провиантом и снаряжением. Они с Кембри думали, что Эркетлис останется в Хальконе, да только… – Он тяжело вздохнул и умолк.
– Что? – вежливо спросила Майя, совершенно не понимая, зачем он ей это рассказывает.
– А то, что Сантиль-ке-Эркетлис проявил себя искусным военачальником, – объяснил уртайский наследник. – Его войска за два дня по глухомани прошли двадцать лиг и перекрыли Теттит-Икетский тракт, так что Эльвер-ка-Вирриону пришлось вступить с ними в битву.
– Так Эльвер же этого с самого начала хотел!
– Он-то хотел, да только солдаты его боевой дух в лесах подрастеряли, и Сантиль-ке-Эркетлис Эльвера наголову разгромил. А Гел-Этлин, командир, который эти вести принес, говорит, что поражение Эльвер потерпел из-за собственной трусости. Гел-Этлин от возмущения всю правду сегодня на совете доложил, даже Кембри не побоялся.
– Ну и что он там рассказал?
– Оказывается, Эльвер-ка-Виррион – никудышный военачальник, а вдобавок дал приказ отступать, хотя его командиры рвались в бой. Гел-Этлин поклялся, что рассказал чистую правду, а потом заявил, что скрывать такой позор не намерен, даже если за это его на Караванном рынке казнят.
– Ну и что Кембри? – ошеломленно спросила Майя.
– А ничего. Выслушал все невозмутимо, будто ему о состоянии дорог докладывали, и велел Рандроноту лапанские полки на помощь Эльверу отправить. Похоже, недолго Эльверу командовать осталось: еще немного – и его солдаты взбунтуются.
– А Рандроноту-то какое дело?
– Понимаешь, после проигранного сражения Эльвер-ка-Виррион решил не в Теттит идти, а в Беклу вернуться, поэтому его войско сейчас через восточный Лапан движется. А Сантиль-ке-Эркетлис объявил во всеуслышание, от Икета до Хёрла, что собирается двинуть свою армию на Беклу и свергнуть проклятых рабовладельцев – это он Леопардов так называет.
Огма вышла в сад, сказала, что обед подан, и Майя с Эвд-Экахлоном направились к дому.
– В общем, вся империя против Леопардов взбунтовалась, – продолжил Эвд-Экахлон за столом. – Из Халькона Эркетлис грозит, в Белишбе рабы мятеж затевают, Форнида Палтеш захватила, а в западной Урте Ленкрит смуту разводит. – Он ловко разделал ножом форель и скинул рыбьи кости на блюдо, подставленное Огмой. – Между нами говоря, похоже, Дераккон с Кембри долго у власти не продержатся. Владыки провинций в эти свары вмешиваться не хотят, выжидают, чья возьмет. Если Эркетлиса не усмирят, то… – Он пожал плечами.
«А может, оно и к лучшему, – подумала Майя. – Если это – то самое бесчинство, которого тысячу лет не видели, то, может, я под шумок в Дарай проберусь, приду в крепость, встречусь с сыном Дераккона… Сердце у него доброе, разжалобить его легко… Ах, если бы Оккула со мной была, она б знала, что делать. Вдобавок в Дарае Форнида, вот Оккуле и случай будет с ней расправиться. Хотя если положиться на помощь Оккулы, то придется и мне ввязаться в ее опасную затею, но ради Зан-Кереля я даже на это согласна».
Майя, погрузившись в размышления, не услышала вопроса Эвд-Экахлона.
– …как ты думаешь? – спросил уртаец.
– Ох, простите, мой повелитель, я прослушала. Не гневайтесь, прошу вас. Меня ваши известия очень встревожили.
К невыразимому раздражению Майи, Эвд-Экахлон не стал ее ни успокаивать, ни заверять, что ее волнения напрасны, хотя на его месте любой другой поступил бы именно так.
– Все зависит от того, получит ли Кембри помощь из провинций, – невозмутимо продолжал уртаец. – Он созвал в Беклу всех правителей, чтобы они снова подтвердили свою верность Леопардам и Дераккону, и потребовал собирать войска. Вот я и спрашиваю, можно ли на Тонильду рассчитывать? Ты же оттуда родом, должна знать.
– Мой повелитель, я в этом ничего не понимаю.
– От Палтеша помощи не дождешься, там теперь Форнида заправляет. Бель-ка-Тразет уже на пути из Ортельги, а еще говорят, из Субы кто-то прийти собрался.
– Из Субы? Как это? Суба же под властью Карната! Неужели он отправил посланника в Беклу на переговоры?
– Ну, об этом мне известно не больше твоего, – ответил Эвд-Экахлон.
Огма сменила тарелки на столе и внесла запеченный окорок и блюдо с брильонами и луком-шалотом в пряном соусе.
– Кембри сказал, что субанский посланник – человек не знатного рода и не правитель, а какой-то знахарь. Его в Субе все уважают, поэтому, когда он собрался в Беклу к Дераккону, Карнат не стал противиться.
– Знахарь? – ошарашенно переспросила Майя. – А как его зовут?
– Так сразу не припомню… А, Нассенда! Говорят, субанцы… А в чем дело? Ты с ним знакома?
– Да! – обрадованно воскликнула Майя и осеклась. – Ну, тогда, в Субе, я заболела, а он меня вылечил.
– И что, он и впрямь такой замечательный и необыкновенный?
