В двухстах локтях до берега Майя ощутила под ногой дно, подплыла поближе и, выйдя на песчаный берег, облила себя горстями воды.
Как же помочь Мильвасене? Майя никогда прежде не думала, что при родах могут возникнуть осложнения, ведь Морка рожала дочерей с такой легкостью, будто скидывала с ног тяжелые башмаки. Локрида – женщина смышленая, зря тревожиться не станет, поэтому, наверное, дело совсем плохо. В каждом мужчине живет страх смерти в бою, в каждой женщине глубоко заложен инстинктивный страх перед родами, и Майя, волнуясь за подругу, забыла даже о своей наготе, – точнее, как при тяжелом ранении или смертельном недуге, в нынешних обстоятельствах нагота не имела ни малейшего значения.
По узкой тропке, вьющейся между невысокими каменными стенами, Майя взобралась на Леопардовый холм. На склонах виднелись беседки, в которых обычно уединялись влюбленные или мечтатели. Сейчас нигде не было ни милующихся парочек, ни друзей, оживленно обсуждающих музыку или скульптуру, ни озабоченных городских советников. Майя не знала, что Эвд-Экахлон, выслушав вести, принесенные Кревином, немедленно уведомил всех обитателей верхнего города и послал гонцов в нижний город с приказом закрыть все ворота и выставить усиленную стражу. В Бекле начиналась паника. Верховный барон, владыка империи, подло убит – не кем-нибудь, а благой владычицей! На глазах у тысяч свидетелей! Немыслимо! После такого невероятного события, подобного которому не упоминали ни летописи, ни сказания, ни хроники жрецов, может случиться что угодно. А вдруг мертвецы восстанут из могил, земля содрогнется, скалы обвалятся, храм Крэна рухнет? Нет, недаром Леспа осенила северный небосклон зловещим знамением!
Буйство золотисто-алого заката сменилось сумерками, ночная мгла накрыла склоны Леопардового холма. Восточный вход дворца охраняли двое караульных из ополченцев – молодые крестьянские парни, впервые попавшие в город. Взбудораженные слухами и всевозможными домыслами, но больше всего – неприкрытой тревогой своих командиров, они напряженно вглядывались в ночь и в ужасе задрожали, увидев, как из сумрака неясной тенью выходит богиня Леспа – обнаженная девушка небесной красоты. Облачный туман покрыл ее тело росой, влажные золотистые волосы водопадом ниспадали на плечи, босые ноги беззвучно ступали по земле. На лице богини застыло печальное выражение; шествовала она степенно, с каким-то своим, божественным, намерением.
Караульные, отшвырнув копья, без оглядки бросились во дворец.
Майя подошла к дверям и огляделась: поблизости никого не было. Она поднялась по лестнице на площадку, увешанную шпалерами, – снова ни души. Под высокими каменными сводами было прохладно, и Майя невольно поежилась. Караульных она заметить не успела, но только сейчас сообразила, что расхаживать по дворцу нагишом не стоит: того и гляди Эвд-Экахлон велит ее задержать или кто-то из военных или слуг надругается. Она растерянно посмотрела по сторонам и вспомнила, как, танцуя сенгуэлу на пиру у Саргета, содрала полотно со стены и превратила его в наряд старухи. В окне на лестничной площадке висели занавеси голубого и зеленого шелка; Майя влезла на подоконник, приподняла карниз и стянула одно полотнище. Тонильданские крестьянки умели превращать любой отрез материи в нехитрый наряд – добротная ткань была редкой роскошью, в основном носили домотканую холстину или мешковину. Майя ловко завернулась в шелк, надежно закрепила концы и через минуту, вполне прилично одетая, пошла по коридору.
За углом ей встретилась служанка с охапкой одежды.
– Где мне найти госпожу Мильвасену? – спросила Майя.
– Ох, сайет, она очень больна…
– Да знаю я! – оборвала ее Майя. – Говори скорее, где она.
Девушка провела Майю по коридору, поднялась по лестнице и указала на одну из дверей. Майя благодарно кивнула, постучалась и вошла.
У постели стояли три незнакомые женщины, Локрида и седобородый старец – по-видимому, лекарь. Руки у него были по локоть в крови. Он гневно взглянул на Майю и хотел что-то сказать.
– Я – Майя Серрелинда, – объявила она. – За мной послали.
Он легонько коснулся ее руки и удрученно покачал головой. Одна из женщин беззвучно рыдала. Майя вздохнула и испуганно вздрогнула: в ноздри ударил жуткий, странно знакомый запах. Она будто перенеслась на берег Вальдерры, к умирающему тонильданскому пареньку, даже голос его услышала. Лекарь настойчиво сжал ей запястье, и она повернулась к постели.
На бледном лице Мильвасены блестела испарина; одна рука беспомощно выпросталась из-под скомканных, влажных от пота простыней; каштановые пряди волос разметались по подушкам. Дышала Мильвасена прерывисто и тяжело, хватая воздух широко раскрытым ртом. Распахнутые темные глаза невидяще уставились в потолок. Словно измученный погоней зверь, она не замечала никого вокруг.
Майя коснулась ее руки:
– Мильвасена, это я, Майя… Я пришла.
С огромным усилием страдалица повернула голову, поглядела на Майю, и губы ее дрогнули в слабой улыбке.
– Майя… – прошептала она.
– Я здесь, не бойся, я тебя не оставлю. Все будет хорошо, – сказала Майя, осторожно касаясь руки подруги.
Мильвасена едва заметно качнула головой:
– Я умираю.
– Нет, что ты!
Мильвасена легонько сжала Майины пальцы и еле слышно произнесла:
– Не уходи… ты мне нужна… – Она охнула, пронзенная болью, зажмурилась и закусила губу.
– Я тебя не оставлю, – прошептала Майя ей на ухо.
Мильвасена ее не слышала. Рука безвольно упала, дыхание снова стало резким и прерывистым.
Майя отошла от постели и повернулась к Локриде:
– Что случилось?
– Она переволновалась, когда мы дурные вести узнали, а потом господин Эльвер ее к себе не допустил. Сегодня утром у нее начались роды, прежде времени, открылось сильное кровотечение, но ребеночек на свет появляться не хочет.
– А вырезать его нельзя? – спросила Майя лекаря.
– Я сделал все, что мог. Поймите, сайет, в таких случаях надежды мало…
– Она умирает?
– Она слишком много крови потеряла.
– Но, может быть…
– Нет, кровь остановить не удается. Я дал ей обезболивающее зелье, но больше ничем помочь не могу.
Майя упала на колени у постели и прижалась щекой к плечу Мильвасены. Повитухи торопливо меняли пропитанные кровью простыни. Светильники горели тускло, и от этого тишина казалась зловещей. Кто-то принес новые лампы. Мильвасена чуть шевельнулась, застонала и, не открывая глаз, одними губами вымолвила:
– Майя?
– Да, я здесь.
– Скажи Эльверу… скажи ему…
– Что?
– Я его люблю и ни в чем не виню. – Внезапно она заговорила ясно и разборчиво. – Я его ни в чем не виню. Передай ему, что я люблю его.
– Я передам, обязательно передам.
