– Я не из-за нее убиваюсь, а из-за Керкола… – пролепетала Клестида. – Я же ей ничего плохого не сделала, зачем же она…
– Мериса – испорченная, распущенная девчонка, – вздохнула Майя. – Что правда, то правда.
– По-моему, правда совсем в другом, – неожиданно вмешался Зан-Керель. – Клестида, послушай, что я тебе скажу.
В его голосе звучала такая спокойная уверенность, что Клестида подняла голову и посмотрела на катрийца. Бларда испуганно съежился в дальнем углу комнаты, будто из распахнутой двери на него выскочил волк.
– Бларда, поди сюда, – велел Зан-Керель. – Не бойся, я тебя не трону, просто хочу тебя кое о чем расспросить.
Паренек нерешительно приблизился.
– Ну, всем понятно, чем вы с Мерисой на сеновале занимались, – с улыбкой сказал Зан-Керель. – Обычное дело, и винить тебя никто не собирается. Такому ладному парню ни одна девушка не откажет.
Бларда смущенно улыбнулся.
– А теперь ответь мне как на духу, ничего не скрывай, – продолжил Зан-Керель. – Знаешь, со мной такое тоже случалось. Как вы на сеновале накувыркались, ты ей потом ничего не говорил? К примеру, как Керкол выглядит – ну, раздетым?
– Ага, говорил, – выдохнул Бларда.
– Потому что она тебя спросила? – уточнил Зан-Керель.
– Да… – протянул Бларда.
– Как по-твоему, пошел бы Керкол с ней на сеновал?
– Не-а, – замотал головой парень.
– А почему?
– Она ему не нравится, он мне сам сказал.
– Вот и славно, – заключил Зан-Керель. – Молодец, Бларда, что нашел в себе смелость во всем признаться. А теперь позови сюда Мерису.
Белишбанка вернулась в дом, захлопнула дверь и прислонилась к притолоке.
– Мериса, завтра мы отсюда уйдем, – начал Зан-Керель, – только тебе с нами не по дороге.
– Как – не по дороге? – ошарашенно переспросила она.
Зан-Керель промолчал.
– Как это не по дороге?! – воскликнула Мериса. – С чего бы это вдруг?
– Потому что так мы с Анда-Нокомисом решили, – невозмутимо объявил Зан-Керель. – Вдобавок раз уж у тебя с Керколом такая любовь…
– У меня с Керколом? – возмутилась Мериса. – Да мне до него дела нет! Вот как Майе…
– Правда? А Клестиде показалось, что совсем наоборот, и ее это очень огорчило. По-моему, ты ее чем-то обидела. На твоем месте я бы попросил у нее прощения.
– Ну, извини, – буркнула Мериса, словно в канаву плюнула.
– Нет уж, если извиняться, то как полагается, – потребовал Зан-Керель. – Впрочем, ты всегда сможешь сделать это завтра, когда мы уйдем.
В комнате воцарилось молчание. Зан-Керель рассеянно поднял с пола иглу и поднес ее к пламени свечи.
Мериса бросилась к Клестиде.
– Ничего у меня с Керколом не было, – торопливо сказала она. – Прости меня, пожалуйста.
– А зачем же ты тогда все это говорила? – спросила Клестида.
– Не знаю… Прости, а?
– Ты все это у Бларды выпытала?
– Ага.
– Он тебе не сам рассказал, ты у него обманом повыспросила?
– Ну да.
– Ради чего?
– Не знаю я…
– Между прочим, она Сенчо убила… – негромко произнес Байуб-Оталь.
Все обернулись к нему.
– Да, – подтвердил Зан-Керель, не отрывая взгляда от Мерисы. – Она смелая, когда захочет. Ну что, пойдешь завтра с нами, Мериса? Или останешься?
– Пойду… – как ребенок, всхлипнула белишбанка и кинулась целовать Клестиде руки. – Прости меня, прости! Ах, если б я…
В дом вошли Керкол и Зирек.
– Ох и намучился же я… Козы в овраг заплутали, уж я их искал-искал, потом плетень чинил… – проворчал Керкол и ополоснул голову водой из кадки.
– Мы завтра уходим, – сказал ему Зан-Керель. – Как ни жаль расставаться, а придется. Нам давно пора…
Керкол кивнул, утер лицо тряпицей и сел к столу.
– Что ж, коли решили… Без вас тут скучно будет, правда? – спросил он Клестиду и повернулся к Байуб-Оталю. – Ну, пока хозяйка ужин соберет, раз такое дело, то не помешает выпить самую малость, по глоточку за удачу. Бларда, принеси-ка нам джеббы!
89
В лесу
После ужина Байуб-Оталь позвал Майю, Мерису и Зирека к ручью. Ночь выдалась ясная и звездная, с востока дул легкий ветерок, из сада сладко пахло планеллой. Комета исчезла с северного небосклона. Майя с детства остро ощущала смену времен года и теперь чувствовала, что вот-вот начнутся дожди.
Байуб-Оталь уселся на траву и обвел всех взглядом:
– Нужно решить, куда мы дальше отправимся. Как вам известно, Зан-Керель хочет вернуться в Терекенальт, мне нужно в Субу… А ты что делать будешь, Зирек? Ты же из Тонильды родом?
– Ну, я пока еще не думал, – ответил коробейник. – Трудно сказать, куда податься, особенно сейчас, когда везде война. Пожалуй, до Лапана я с вами пойду, а потом, с вашего позволения, отправлюсь к Сантиль-ке-Эркетлису. Говорят, барон щедро награждает тех, кто ему добрую службу сослужил, так что за убийство Сенчо нас в обиде не оставит.
– Что ж, вас и впрямь следует вознаградить – и за добрую службу, и за перенесенные невзгоды и лишения. А ты, Майя, куда собираешься? – с некоторым смущением спросил Байуб-Оталь.
Майя давным-давно решила следовать за Зан-Керелем, куда бы тот ни отправился.
– Мне все равно, Анда-Нокомис, – ответила она. – Может, я потом что-нибудь придумаю.
– Но до Жергена ты с нами пойдешь? – с плохо скрытым нетерпением поинтересовался Байуб-Оталь.
– Пойду, конечно… Простите, мой повелитель, я очень устала, мне бы поспать, – сказала Майя и, не дожидаясь ответа, ушла в дом.
На следующее утро Зан-Керель, понимая, что настраивать девушек против себя не стоит, учтиво с ними поздоровался и заявил, что надеется сегодня добраться до берега Жергена.
– Идти будет трудно, – предупредил Зан-Керель. – Придется пробираться через лес, но с пути мы не собьемся, пойдем вдоль Даулисы, вниз по течению. Если что, в чаще переночуем, костер разведем. Я однажды трое суток в Синелесье провел – и выжил.
«Теперь мы – его солдаты, – умильно подумала Майя. – Он о нас заботится, пример показывает, внушает уверенность в своих силах». Что ж, коль скоро он решил вести себя отстраненно, нужно с этим смириться, стать верной спутницей и помощницей, даже если в юношеском запале он и совершит ошибку. «Ох, моя любовь – как смертельный недуг, – размышляла Майя. – Что бы ни случилось, разлюбить Зан-Кереля я не могу. Что ж, буду мучиться, но виду не покажу».
Байуб-Оталь держал себя холодно, но присутствия духа не терял. Впрочем, такое постоянство было привлекательной чертой – на него можно было положиться и в горе, и в радости. В темнице непреклонный нрав субанского бана наверняка внушал надежду товарищам по несчастью.
