В это время старухи гирлянды плюща под самый потолок святилища пристраивали, от одного столба к другому. Одна залезла на стремянку, другая ее придерживала да советы давала. Тут Леспа и вскрикнула. Старухи оглянулись – а она вертится, как змея под мотыгой.
«О великий Шаккарн! – завизжали кумушки. – У бедняжки припадок! Что делать?»
«Помоги мне спуститься, – воскликнула та, что на лестницу вскарабкалась. – Держи стремянку, не выпускай, а то я упаду! Погоди, я мигом…»
Припадок их так напугал, что они замешкались за пустой суетой и только через минуту подошли к алтарю, под которым лежала утомленная, но чрезвычайно довольная Леспа.
«Что случилось, голубушка? Тебе плохо? Где болит?»
«Ах, простите, сайет, – вздохнула Леспа, торопливо прикрываясь алтарным покровом. – Судорогой ногу свело».
«Ох, бедняжка! Ничего, мы тебе сейчас поможем», – предложила одна старуха и взяла Леспу за руку.
Обе кумушки поднатужились, да только Леспу поднять не смогли – Балтис ее за ноги под столом держал, все старался платье поправить.
«Схожу-ка я за кузнецом, – вызвалась вторая старуха. – Или подмастерье его, Балтиса, позову. Он парень крепкий, быстро управится».
Как только она ушла, Леспа и говорит ее товарке:
«Ах, сайет, дайте мне водицы испить. Глядишь, мне и полегчает».
Старая сплетница поспешно ушла к ручью за водой, потом вернулась и видит, что Леспа покойно сидит у алтаря.
«Мне уже полегчало, – сказала красавица. – Только давайте мы с вами, сайет, у святилища по лужайке пройдемся, чтобы у меня в голове прояснилось».
Пока они с Леспой гуляли, Балтис незамеченным выскользнул из святилища и в кузню прибежал. Никто его отсутствия не заметил, потому как сам кузнец еще не вернулся.
Леспа в себя пришла, алтарный покров за полчаса заштопала, а вечером дома волосы остригла, в жертву Шаккарну, и большой пирог с дичью к празднику испекла.
Все ее пирог ели и нахваливали, мол, вкуснее не бывает, да только из рук красавицы Леспы съели бы и камни. А как праздник подошел к концу, прежде чем танцы начались, Леспа родителям сказала, что бабушку пойдет навестить, – старухе нездоровилось, она дома сидела, слушала, как народ веселится.
«Ну что, внученька, – прошамкала бабуся, – принесла ты жертву Шаккарну?»
«Да, бабушка, самую что ни на есть лучшую девичью жертву», – ответила Леспа.
«А пирог твой понравился?»
«Еще как понравился! Я теперь так наловчилась со скалкой управляться, что из рук ее больше не выпущу».
– Девушки, спать давно пора, – заявила Варту, появляясь в дверях комнаты. – А кто меня ночью потревожит, тому не поздоровится. Чийя, огонь в очаге погаси.
Как только толстуха заперла дверь на замок, Оккула обняла Майю за плечи:
– Ох, банзи, койка узкая, как сточная канава, но мы с тобой поместимся, правда?
– Как, при всех? – смутилась Майя.
– А что такого? – удивилась подруга. – Не мы одни друг друга утешаем, сама видишь. Вдобавок, кто знает, где завтра ночевать придется.
17
Лаллок
Майя улеглась на свою койку и крепко уснула. Проснулась она часа через два после восхода солнца. В очаге уже горел огонь, девушки завтрак готовили. Оккула еще спала. Майя принесла еду и разбудила подругу, но та вставать не торопилась.
– Нам с тобой спешить некуда, банзи, – сказала Оккула, лениво жуя ломоть свежего хлеба с медом. – За нами пришлют, только рано еще.
– Откуда ты знаешь? – спросила Майя.
– Да знаю уж. Сходи-ка ты в купальню, посмотри, что там делается.
Майя недоуменно пожала плечами, но сделала, как велено. Во дворе ее остановила Варту и приказала возвращаться в комнату, убрать со стола и подмести пол. Час спустя Майю с Оккулой позвали в купальню.
Громадную каменную лохань в полу наполнили чистой водой с ароматными травами. Майя ногой потрогала воду – теплая, приятная! Вкусная обильная еда, мягкая постель и сладкий сон заставили Майю забыть о недавних бедах. К ней вернулось счастливое расположение духа. Она торопливо сняла повязку со щиколотки, разделась и с наслаждением бросилась в воду. Отмокнув и наплескавшись, девушки принялись увлеченно пробовать друг на друге всевозможные щетки, гребни, ароматные масла и притирания.
Наконец в купальню пришла Варту и велела им вылезать из воды и одеваться.
– Вас Лаллок все утро дожидается! – проворчала толстуха. – Похоже, вы не торопитесь хозяина ублажать.
– Так мы его и ублажали, – с лукавой улыбкой заметила Оккула.
– Язычок-то попридержи, – оборвала ее Варту. – Делай что велено, а то как бы жалеть не пришлось.
Майя, неторопливо расчесывая золотые кудри, совсем забыла о том, что должна предстать перед Лаллоком. Руки ее задрожали, к глазам подступили слезы. Оккула подошла к подруге, опустилась на колени и обхватила ладонями Майин подбородок:
– Успокойся, банзи, тебя никто не обидит. И вообще, лучше уж к Лаллоку, чем зубная боль, правда?
– Но он же нас раздеваться заставит… – всхлипнула Майя.
– Вот глупышка! – воскликнула Оккула. – Да он уж насмотрелся, не сомневайся.
– Когда это?
– Да в купальне же! Угол кисейной занавеской выгородили, помнишь? Ах, ты же в домах утех не бывала, не знаешь, что там такое всегда устраивают. Некоторым нравится за другими подглядывать. Я, как кисейную занавеску приметила, сразу все поняла.
– А ты его видела?
– Нет, конечно. Для этого кисею и повесили. Но я уж постаралась, чтобы он меня хорошенько разглядел. Хорошо, что я тебя не предупредила, а то б ты от смущения не знала, куда себя девать. Воду ароматную и притирания не для уртайских коров косоглазых приготовили, а для нас, красавиц. Так что не бойся, раздеваться тебя никто не заставит – до поры до времени. Вдобавок мы же вместе к Лаллоку пойдем.
В комнате толстухи Майя встретилась с еще одной неожиданностью. Лаллок представлялся ей дородным старцем с темной бородой и в просторном одеянии, однако у стола сидел крепкий тридцатилетний мужчина – чисто выбритый и светловолосый. По простодушному убеждению Майи, одет он был с невероятной роскошью, на дильгайский манер – ярко, как цыган или как ярмарочный зазывала. В ушах блестели золотые серьги, шею обвивал алый шарф в синюю полоску, на желтой безрукавке переливалась огромная брошь с тельтеарнскими аквамаринами, а ноги обтягивали лосины из тончайшей багряной кожи. На столе перед Лаллоком лежала гора бумаг, включая послание госпожи Домриды. Когда девушки вошли, он отложил очередной лист и велел им присесть на скамью у стола. Зуно, стоявший за спиной хозяина, холодно кивнул Оккуле и что-то прошептал на ухо Варту.
– А, вот и чернокожая девушка от госпожи Домриды, – удовлетворенно произнес Лаллок с сильным дильгайским выговором. – Она тебя очень хвалила! – Он благосклонно улыбнулся Оккуле.
