Тут за Майей пришла Теревинфия, чтобы отвести ее в обеденный зал, к хозяину. Майя отринула глупые страхи и поправила вырез платья, открывая пышную грудь, как любил Сенчо.
Оккула тоже тревожилась неизвестностью, хотя виду старалась не подавать. Она устроила в опочивальне алтарь, где покоилась черная фигурка Канза-Мерады, и Майя не раз заставала подругу распростертой на полу перед статуэткой.
– Всесильны законы подземного мира, о Канза-Мерада, смирись и молчи… – еженощно повторяла Оккула ставшие знакомыми слова странного гимна, впервые услышанного Майей у ручья на тракте из Хирдо в Хесик.
Подруга сжимала черную фигурку богини в ладонях, будто пытаясь выдавить из нее спокойствие, как сок из спелого плода.
Однажды Майя, разглядывая глиняную кошечку, заметила, что Оккула выцарапала на обратной стороне какие-то слова.
– Готова… сделать… что угодно, – медленно прочитала Майя. – Оккула, а что это значит?
– Что? Ах это! – вздрогнув, ответила подруга. – Молитва такая. Если ее выцарапать, то больше помогает. Вроде как действеннее становится. Это молитва повиновения.
– Повиновения? Чему?
– Ну… не знаю. Всему. Тому, что надо исполнить. – Оккула встала, зевнула и подняла руки над головой. – Лучше помоги мне платье снять! О великий Крэн, говорила же я Теревинфии, что белый атлас слишком тяжелый! И крючки сзади расстегни. Ох, и устала же я! Завтра целый день просплю.
28
Милые забавы
Майя подбросила углей в жаровню, установленную в дальнем конце малого обеденного зала, взяла со стола чашу с желтками, сбитыми с сахаром, сладким вином и лимонным соком, и пристроилась в изножье ложа верховного советника.
Все утро Сенчо провел за разговорами с осведомителями – сомнительного вида типами в нищенских лохмотьях. Разумеется, невольницы при этом не присутствовали. Теревинфия по одному провожала посетителей к верховному советнику, а потом расплачивалась с ними сообразно повелениям хозяина. Впрочем, даже после этого их не отпустили: Сенчо, выслушав все сообщения, многих бродяг вызвал повторно, с тем чтобы окончательно прояснить не понятые прежде известия. Три посетителя, явившиеся в масках, дожидались приема в отдельных покоях.
К полудню верховный советник, пребывая в отличном расположении духа, велел Теревинфии накрыть стол в малом обеденном зале и привести туда Майю с Оккулой. Вскоре стало ясно, что полученные от осведомителей сведения так подстегнули аппетиты Сенчо, что через час после начала обеда, вынужденно оторвавшись от яств, чтобы дать отдых отягченному желудку, верховный советник не задремал, а велел своим невольницам себя развлечь.
Одним из любимых хозяйских развлечений являлись всевозможные игры с едой; Сенчо испытывал огромное удовольствие от намеренной порчи пищи, а горькие воспоминания о голодных детских годах заедал роскошными лакомствами. Иногда он велел привести в дом истощенного бродягу, на глазах у него смачно харкал в пирог или вываливал на пол содержимое блюда, а потом благосклонно позволял бедняге утолить голод; иногда приглашал в дом рабынь из захудалого дома утех, сулил щедрую награду той, что съест больше всех за полчаса, и с удовольствием наблюдал, как они наперегонки набивали рты и давились непривычно жирной пищей.
В этот раз он своими руками снял с Оккулы наряд и заставил чернокожую невольницу усесться в громадную серебряную лохань, до краев заполненную топлеными сливками. Девушка, исполняя повеление хозяина, игриво плюхнулась в лохань, так что белая пелена сливок покрыла темную кожу до пояса. Оккула поднялась и замерла перед Сенчо, который стал неспешно украшать ей лобок засахаренными вишнями, миндалем, фиалками и кусочками дягиля.
Майя, возбужденная видом подруги, с неслыханной расточительностью буквально облаченной в дорогую еду, бросилась помогать хозяину, пристраивая сережки из вишен на соски и в уши Оккулы, а потом очистила длинный плод итарга и воткнула ей между ног, гордясь своей находчивостью. Сенчо, умилившись поведению невольницы, вернулся к своему излюбленному занятию – чревоугодию, – не забывая время от времени слизывать лакомство с тела Оккулы, в то время как Майя, устроившись в изножье ложа, подобным же образом ублажала его самого, используя для этой цели сбитые желтки.
Как и предполагалось, игра завершилась полным удовлетворением верховного советника. Встрепанная и раскрасневшаяся Майя начала приводить себя в порядок, а Теревинфия обтирала Оккулу теплым полотенцем, но тут позвонил колокольчик у двери. По заведенному обычаю никто из слуг, кроме сайет, не имел права входить в обеденный зал, когда хозяин развлекался с невольницами. Теревинфия вышла узнать, в чем дело, и по возвращении объявила, что молодой господин Эльвер-ка-Виррион со спутницей желают засвидетельствовать верховному советнику свое почтение, если он соизволит уделить им несколько минут своего драгоценного времени.
Обычно Сенчо никому бы не позволил нарушать свой обед, однако в тот день, удовлетворенный результатами утренних встреч и дневными играми, соблаговолил сделать исключение для знатного гостя; вдобавок его забавляла возможность доставить неизвестной спутнице юноши несколько неприятных минут или поставить ее в неловкое положение.
Этой спутницей оказалась Неннонира, та самая шерна, с которой Оккула недавно познакомилась в маршальском особняке.
Эльвер-ка-Виррион, в ярком щегольском одеянии, небрежно перекинув через руку тяжелую накидку из леопардовых шкур, поздоровался с верховным советником, ничем не выказывая своего стеснения при виде полупьяного голого толстяка в окружении обнаженных красавиц. Юноша с благодарностью принял кубок великолепного вина, не преминув похвалить отменный вкус Сенчо, и объяснил, что пришел просить об одолжении, – он-де устраивает пиршество и хочет заполучить для него первых красавиц столицы.
– Вы, господин верховный советник, приобрели наилучших невольниц города, точнее, всей империи, – с учтивой улыбкой сказал Эльвер-ка-Виррион. – Ваша Оккула неподражаема и необычна до чрезвычайности. Будьте уверены, она покорит всех в Бекле и слава ее расплеснется, как Тельтеарна в половодье. А ваша тонильданская рабыня – сама Леспа, сошедшая с небес. Я буду вашим вечным должником, если вы ссудите мне их для завтрашнего пира.
Майя перевела взгляд с юного щеголя на его спутницу, что стояла чуть позади него, деликатно отпивая вино из кубка. Неннонире было около двадцати одного года; каштановые кудри волнами ниспадали на алебастровые плечи, на тонких, изящных пальцах поблескивал огромный золотой перстень-печатка с резным леопардом. Облегающее темно-красное платье с полупрозрачным лифом подчеркивало высокую грудь; подол украшала широкая золотая полоса, в тон сандалиям. Тонкая ткань с виду казалась шершавой, и Майя сообразила, что это, должно быть, шелк-сырец. Неннонира выглядела не только богатой, но и уважаемой женщиной из хорошей семьи, как дочь барона или жена военачальника.
Майя, удивленная поведением девушки, забыла о Эльвер-ка-Виррионе и стала внимательно следить за ней, пытаясь понять, о чем думает и что чувствует шерна. Неннонира стояла у колонны и, смиренно потупив взор, разглядывала чеканные изображения на серебряном кубке. Постепенно Майя поняла, что мужчины видели лишь надетую шерной личину, однако для женщин Неннонира оставалась загадкой, и всякая иллюзия понимания исчезала, вдребезги разбитая следующим словом или поступком девушки. Она скользнула оценивающим взглядом по фонтану с нимфой среди нефритовых зарослей тростника и по роскошному убранству обеденного зала, но в то же время выказывала, точнее, скрывала легкое отвращение к верховному советнику. И тут же – словно бы изменилась не она сама, а впечатление, сложившееся у Майи, как радужные переливы в осколке стекла, сверкающего в солнечных лучах, – в глазах Неннониры мелькнуло радостное восхищение, намек на желание скинуть одежды и присоединиться к невольницам у ложа, сдерживаемое лишь глубокой привязанностью к Эльвер-ка-Вирриону; она часто обращала к своему спутнику томный, исполненный страсти взор, а затем понимающе переглядывалась с Теревинфией. С Майей и Оккулой шерна держалась приветливо, но с равнодушной снисходительностью, как особа, достигшая вершины славы. «В один прекрасный день, возможно, вы станете такими, как я, – говорила ее улыбка. – Впрочем, вряд ли это произойдет, но я от всей души желаю вам успеха».
