— Видите форму? Десять граней, словно из-под станка, если считать с торцами.
— Всё равно не понимаю.
— Полену предназначена одна функция — сгореть в печке или в костре. То есть весь спектр его формосуществования будет реализовывать эту функцию. Вот смотри.
Данимир собрал лучины ровной горкой, направил на неё эргион.
Стопка задымилась и превратилась в странный сросток тонких деревянных стерженьков, похожих на гнутые спиралью коренья.
— Блин! — изумился Саблин.
Юстина прыснула, расслабляясь.
— А это как ты объяснишь?
— Ну, палки перепутались…
— Мы взяли для тренинга неудачный объект, — задумчиво сказал Прохор. — Полено — не вывороченная из земли глыба камня, это бывший живой организм, он рос, жил и размножался. Дерево засохло, но состоит из клеток, которые в свою очередь состоят из длинных биологически активных молекул. А они реагируют на формотранс не так, как кирпич.
— Логично, — согласился Саблин.
Прохор направил эргион на «сросток корней».
По «корешкам» прошло искривление, и все они сплелись ещё гуще, закрутились в более сложный объект, близкий по форме к шару.
Во двор вышла Лукерья Ивановна в том же толстом, сером, пуховом платке, неся в руке алюминиевую миску с пшеном, с любопытством посмотрела на чурбак, на шар, на красные полосы пыли.
Позвала кур:
— Цыпа, цыпа, цыпа…
Куры без опаски направились к ней.
— Чем это вы тут занимаетесь?
— Решаем геометрические задачи, — бодро доложил Саблин. — Кирпич ваш развалили, не будете ругаться?
— Да за что ругаться-то? — не поняла Лукерья Ивановна. — Кирпич старый, о прошлом годе трубу меняла в сараюшке, вот осталось. Хоть весь кирпич берите.
— Весь нам не надо.
— А это что за колобок? — Старушка кивнула на шар из берёзовых «корешков».
— Мы учимся создавать геометрические композиции из разных материалов, — нашёлся Прохор. — Только это коммерческая тайна, вы уж никому не рассказывайте, ладно?
— Дак ведь и некому рассказывать, — махнула ручкой Лукерья Ивановна. — Ко мне редко кто заходит, а дети раз в год приезжают.
Она ушла в дом.
— Не бойтесь, — понизил голос Саблин, — Ивановна — верный товарищ, всё будет хорошо, я с ней объяснюсь.
— Топчемся на месте, — сердито сказала Юстина, пряча руки в рукава. — Может, в лес уйдём?
— После обеда так и сделаем. Что у нас есть ещё?
— Лопата, — заметил Прохор деревянную лопату для уборки снега.
— Солома, — показала пальчиком Юстина на маленький стожок соломы, прикрывающий бугор погреба.
— Курица, — предложил Саблин.
— Нет, живыми объектами займёмся только после того, как научимся трансформировать неживые, — твёрдо сказал Прохор. — С соломой я не уверен, что она станет менять форму, её функции ограничены одной, максимум двумя позициями.
— Давай проверим.
— Проверяй.
Саблин «выстрелил» из эргиона.
Маленькая копнушка соломы высотой в полметра, покрытая снегом, вскипела… и осыпалась ровным слоем по горбу погреба, перемешавшись со снегом.
Прохор засмеялся.
Саблин подошёл ближе, чтобы рассмотреть результат своего «формотворчества».
— Почему она так легла?
— Потому что ей всё равно, как лежать.
— И солома не изменилась…
— А её форма в данном случае вообще не играет никакой роли. Каждая соломинка — пустая трубочка, не несущая никаких полезных функций. В крайнем случае эти трубочки станут многогранными.
— А если попробовать пойти в другую сторону?
— Валяй.
Саблин «выстрелил» ещё раз — с тем же результатом, и ещё раз, и ещё.
Ворох соломы менять форму не хотел. Правда, соломинки действительно стали многогранными, как и предсказывал Прохор, но, кроме этого, ничего больше с ними не происходило.
— Кончайте играться, — сказала Юстина. — Малые дети. У нас есть другие вещи.
— Ставь огурец, — решил Прохор.
Саблин очистил торец чурбака от кирпичной пыли, положил по центру огурец.
— Сейчас мы его превратим…
— В карету, — иронично закончила Юстина, вспомнив известную сказку.
Прохор прицелился, и солёный огурчик превратился в идеальной формы двойной тетраэдр, склеенный торцами. Вернее, не склеенный, а как бы выросший на грядке с формой двойного тетраэдра. Он был такой же блёкло-зелёный, с беловатыми прожилками, и на огурец походил мало.
— На карету не похож, — глубокомысленно произнёс Данимир, разглядывая бывший огурец. — Можно откусить?
— Откуси, вряд ли он потерял вкус огурца.
Саблин с хрустом откусил острый кончик первого тетраэдра, пожевал, проглотил.
— Вкусно.
— Солёный огурец — он и в Африке солёный огурец, — сказал Прохор. — Клади на место.
— Можно мне? — сделала шаг вперёд Юстина; щёки её запылали, и она сердито сверкнула глазами, как бы предупреждая: попробуйте, пошутите!
— Конечно, — отступил Прохор.
Юстина направила эргион на огурец.
Надкусанный двойной тетраэдр превратился в длинный зеленоватый параллелепипед с чашевидной впадиной на торце.
— Пенал! — определил Саблин.
— Я хотела… другое.
— Ерунда, ты здесь ни при чём, просто диапазон формосуществования огурца допускает и прямоугольные формы. Трансформируй дальше.
Огурец превратился в додекаэдр. Потом в икосаэдр.
— Понятно, дальше можно не продолжать, — сказал Прохор. — Спектр огурца укладывается в стандартные платоновы тела. Потом пойдут многогранники, пока не получится шар.
— А если взять яблоко?
— Будет то же самое.
— Я всё-таки попробую. — Юстина взмахнула эргионом, как волшебной палочкой, и превратила мочёное яблоко в нечто, напоминающее гранату-лимонку со множеством выпуклых насечек.
— Поздравляю, — хрюкнул Саблин, — из вас выйдет прекрасная фея-селекционер.
Юстина ткнула эргионом в «гранату», и та преобразилась в многогранник с выпуклыми гранями блёклого салатового цвета.
— Сорок, однако, — сосчитал количество граней Саблин. — Можно откусить?
— Тебе бы только кусать, — осудил друга Прохор. — Не наелся бабушкиными блинами?
— Я просто хотел сравнить вкус.
— Вкус еды изменение формы объекта скорее всего не меняет, ты уже пробовал огурец. Давайте поэкспериментируем с более сложными предметами.
