Прохор поискал обложку, не нашёл.
Созрело понимание происходящего.
Одиннадцатый говорил о формоспектре каждого предмета, в рамках которого предмет сохранял свои функции. Книга рассыпалась на отдельные листы, принявшие форму квадрата, но как носитель текста она осталась жить, хотя изменились и буквы текста. Кстати, почему? Новой фигуре книги не важно, что она хранила информацию на определённом языке? Важна сама подача формы? Не текст? Он ещё раз осмотрел листочки, собрал их аккуратной стопкой, соорудив нечто вроде рыхлого бумажного куба.
Идём дальше, господа, нельзя останавливаться на достигнутом.
Новое дуновение ветра-без-ветра обняло куб.
Листочки задрожали и рассыпались небольшими, сантиметр на сантиметр, квадратиками, на каждом из которых располагались две-три буквы. Горка «резаной без ножа» бумаги увеличилась.
Прохором овладел азарт. Он забыл и о своём положении, и о соревнованиях Усти, и о приглашении Саблиных присоединиться к ним.
Так, что мы получили? А вот что.
Формоспектр книги невелик, это понятно. Как функционально ориентированный объект она должна содержать текст из букв, а на каком языке набран этот текст, форме книги наплевать. Она за него не отвечает. Ну, изменились листы, изменились буквы, текст же остался? Хотя почему буквы изменили форму — отдельная песня. Не намекает ли последнее превращение листов на конец спектра книги? Что она исчерпала диапазон форм, сохраняющих текст?
Ещё разок. Хоп!
Горка бумажных квадратиков превратилась в изумительной красоты ажурную игольчатую конструкцию, похожую на объёмную снежинку.
— Обалдеть! — пробормотал Прохор. — Оригами, блин!
Кто-то постучал в дверь номера.
Он очнулся, дёрнулся было к столу, чтобы сгрести «оригами» в пакет, но передумал. Кто бы ни посмотрел на эту бумажную «снежинку» (чисто фрактал Коха), догадаться о её происхождении не смог бы ни за что.
Взялся за ручку двери.
Вспомнились советы одиннадцатого и Саблина.
— Кто там?
— Chamber-maid, — ответили ему по-английски.
Рука потянулась к ручке двери и остановилась.
— Я не вызывал, — заговорил он на английском.
— Надо убрать номер. — Голос был женским.
— Нет нужды, у меня чисто.
— Но мы должны убрать…
— Позже! — рявкнул Прохор, ища причину отказа. — Я хочу выспаться.
За дверью стало тихо.
Он с минуту прислушивался к тишине в коридоре, соображая, что ему не понравилось в данной ситуации, потом понял — настойчивость. Обычно горничные и обслуживающий персонал гостиниц вели себя исключительно вежливо и всегда подчинялись желаниям постояльцев. Неужели и сюда высадились Охотники? Или он выдаёт нежелаемое за действительное?
Прохор взялся за мобильный.
Тихая атака
Саблин не считал себя профессионалом горнолыжного спуска и на сноуборде катался всего второй раз в жизни. Однако природная ловкость и отличная физическая форма позволяли ему не переживать по этому поводу. Упал он всего разок, спускаясь со склона Майрхорена к деревушке Глокнер. Валерия падала часто, а ведь она каталась на сноубордах давно, даже ездила с подругами в Сочи, где после Олимпиады открылся исключительно качественный зимний курорт.
Отдышались внизу, среди катающихся всех возрастов, в основном — европейцев. Хотя встречались и русские компании, абсолютно бесшабашные и весёлые.
— Ещё? — прищурился Данияр.
— Устала, — призналась Валерия. — Да и чемпионат хочется посмотреть. Не появимся — Устя обидится. Поехали в отель, заберём Прошу и махнём на Идальп.
— А я бы ещё раз скатился.
В ухе мягко прозвонил мобильный.
Саблин подвинул усик телефона к губам.
— Проснулся?
— Вы далеко? — раздался в наушнике голос Прохора.
— На склоне Майрхорена. Минут двадцать до отеля.
— Можешь подъехать?
— Что у тебя? — подтянулся Саблин.
— Горничная проявила излишнюю настойчивость.
— И что?
— И мне показалось, что это неправильно.
— Понял, едем, жди через полчаса. — Саблин посмотрел на Валерию: — Если хочешь, оставайся, я смотаюсь в отель.
— Что произошло?
— Пока ничего, но, может быть, мы зря сюда прилетели.
— Почему?
— Проверю свои фантазии и расскажу.
— Я одна не останусь.
— Тогда поехали вместе.
Они сдали сноуборды, шлемы, наколенники и налокотники, поймали маршрутное такси и в начале двенадцатого были в отеле.
Валерия скрылась в своём номере, обещая переодеться и подготовиться к поездке за пять минут.
Саблин внимательно оглядел холл отеля, коридор, подозрительных взглядов на себе не заметил и постучал в дверь номера Шатаевых.
— Ангелов-хранителей вызывали?
Прохор молча открыл дверь, одетый по-зимнему, осталось лишь накинуть на себя куртку, отступил в глубь номера.
— Никого не заметил?
— Батальон полиции, — пошутил Саблин, вошёл в номер, увидел на столе горку бумажной обрези, похожей на конфетти. — Документы уничтожил?
Прохор остался серьёзным.
— Час назад эта куча была книгой.
— Книгой? — хмыкнул Саблин. — Очень похоже.
— Я не шучу. — Прохор нервно прошёлся по комнате, хрустя пальцами, сел на диван, снизу вверх глянул на друга. — Сядь, я тебе всё расскажу.
Саблин послушно сел.
Прохор помолчал, поглядывая на горку «конфетти», и Саблин услышал историю похода математика в Бездны, а также рассказ о консультации с «родичем» и о попытке проверить формоспектр книги.
— Зря ты это затеял без меня, — осуждающе качнул головой Данияр. — А если бы кто заметил?
— Кто? Я один в номере.
— Сейчас полно всяких подсматривающих и подслушивающих наноустройств, может, и за твоим номером кто следит.
Прохор проглотил возражения.
— Вот я тебе и позвонил… чую дискомфорт.
— В таком случае надо сваливать отсюда.
— Без Усти я никуда не поеду!
Саблин пригляделся к затвердевшему лицу математика.
— Таким ты мне больше нравишься. Покажешь, как ты книгу превратил в дряпьё?
— Покажу.
— Действуем таким образом: ты с Лерой едешь к стене, с которой будет прыгать Устя, я следую за вами в отдалении.
— Я понял. Лера возражать не будет?
