К его удивлению, Прохор-4679307774 в отличие от «родича», живущего в воде, оказался человеком. Но жил он в таком странном мире, представить который математику не удалось бы никогда.
Это был мир текучей постоянной изменчивости. Что бы ни сделал Прохор из десятизначного мира Армстронга (его имя — Плили-Симилив заставило путешественника улыбнуться, и, похоже, фамилии местный «братец» не имел вовсе), что бы ни говорил, его действия и речи зримо изменяли здешнюю эфемерную реальность, насыщенную таинственной кипучей жизнью.
Город в этом мире представлял собой скопление мыльных пузырей правильных геометрических форм, постоянно эту форму меняющих. Здания не исчезали в никуда, но чуть ли не каждую секунду сотрясались — как в фантастических фильмах типа «Матрицы» — и, повибрировав несколько мгновений, становились другими.
Точно так же трансформировались и другие объекты здешней числореальности: автомобили — на автомобили не похожие, летательные аппараты, башни и арки, лопасти антенн и решётки технических сооружений. Не меняли форму только жители этого мира — люди, спокойно взирающие на кипение вибрирующего пейзажа, а также своей одежды, входящие в средства передвижения и выходящие из них.
Но самое большое потрясение ждало Прохора чуть позже, когда носитель его «родственной линии» Плили-Симилив взобрался на мерцающем лифте на самый верх здания, чем-то напоминающего старинную «сталинскую» высотку в Москве.
«Родич» вышел из лифта, огляделся и занял одну из прозрачных кабинок, выступающих из фасада башни своеобразными выпуклыми колбами. Тут Прохор и увидел город, в котором обитал его дальний «брат».
Город, то есть скопление мерцающе-живых строений, венчало нечто вроде гигантской скалы, выступающей из плохо просматриваемых глубин, в которых тонуло основание скалы. А скалу эту окружали другие такие же скалы, чуть выше или чуть ниже, уходящие рядами в туманное марево, в мерцающую бесконечность. Освещало скалы висящее в перламутровом небе солнце, похожее на розовый пузырь эллипсоидальной формы. Если приглядеться, оно очень медленно поднималось вверх, становясь ярче. Вполне возможно, этот подъём светила означал здесь наступление дня.
«Родич» Прохора снял с себя нечто вроде мерцающего пузырящегося балахона, оставаясь в одних облегающих чресла зеркальных трусах и сапогах, и подставил лицо и грудь под лучи светила.
Вероятно, это означало некий ритуал, но с чем он был связан, догадаться было трудно. Люди в соседних колбах делали то же самое, что и Плили-Симилив: раздевались, разводили руки в стороны и некоторое время загорали в лучах розового солнца.
Прохор рискнул зайти в его «блок памяти».
Однако сделать это ему помешала реакция «родича»: тот его почуял! Вздрогнув, остановился, прислушиваясь к себе, опустил руки. Губы его шевельнулись, произнося какую-то фразу на птичьем языке, не похожем ни на русский, ни на английский, ни на какой-нибудь другой.
— Прл… Симирл… — разобрал Прохор, блокируя своё мысленное присутствие.
— Прл… Симирл? — повторил «родич».
Прохор понял, что носитель пытается назвать его имя!
«Прохор Смирнов, — осторожно назвал он себя. — Не пугайтесь, ради бога, я ваш родственник из другого числомира».
Но Плили-Симилив и не думал пугаться. Он торопливо натянул балахон, вытащил из плеча шнур с блестящей иглой и воткнул иглу прямо себе в ухо, словно собирался проткнуть засевшего там «духа».
В голове «родича» поднялась мысленно-звуковая буря, понять смысл которой Прохор даже не пытался.
Плили-Симилив что-то проговорил, прислушался к возникшей в голове певучей фразе: ему ответили!
Прохор понял, что хозяин разговаривает с кем-то по мобильному телефону. В ответ кто-то внимательно посмотрел на гостя, причём изнутри психики «родича».
Прохор инстинктивно приготовился сбежать, помня прошлые стычки с Охотниками, но вокруг него возникла ажурная стеклянно-прозрачная сфера, напоминая формой эргион, и в объёме сферы зазвучал тонкий голосок: жди!
Говорили по-русски.
Тем не менее он рванулся из сферы наружу, пробуя её прочность, и вызвал новый голосок:
«По… жди».
«Ждать?» — вышел он в поле сознания «родича».
«По… жжда… жда… жда», — эхом откликнулся щебечущий голосок.
«Жду».
Плили-Симилив достал из каких-то закоулков балахона два перламутровых пузыря, пришлёпнул их на уши. В голове его родились гудочки и звоночки, объединяясь в нечто вроде мелодии. Видимо, он просто прицепил наушники плеера и теперь слушал местную музыку.
Не обращая внимания на людей, входящих в прозрачные кабинки «для поглощения света», он вернулся к лифту и спустился на первый этаж здания. В холле — тающем на глазах и восстанавливающемся каждое мгновение в иных геометрических композициях, он сел в одно из кресел, окружённых колоннами, и стал ждать, качая плечами в такт мелодии, звучащей в голове.
В холле было полно людей, одетых в сверкающие, тающие и «горящие» балахоны, но зону кресел потоки пешеходов обтекали, лишь изредка заглядывая за колонны и тут же растворяясь в толпе.
Сами колонны то становились прозрачными, то превращались в текучие дымы, то в твёрдые фермы, но на это никто не обращал внимания. Жители десятизначного мира Армстронга изначально принимали изменчивость своего мира как реальный порядок жизни и спокойно относились к любой его трансформации.
Из толпы снующих вокруг колонн пешеходов вынырнул мало чем отличимый от них абориген. Он был чуть выше Плили-Симилива и массивнее. Увидев его, скучающий «родич» Прохора вскочил, и они коснулись друг друга сжатыми кулаками.
— Дуа… Дуа, — прощебетал Плили-Симилив.
В глазах местного жителя мигнули насмешливые огоньки. Он растянул губы до ушей и проговорил тонким голоском:
— Не узнаёте?
Прохор оцепенел, не ожидая сюрприза.
— Возьмите его под контроль, — продолжал абориген Дуа-Дуа (ДД! — сообразил Прохор), — а то убежит. Это легко делается.
Прохор напрягся, занял «пространство мысли» «родича».
— Как вы… не понимаю… я собрался вас искать… как вы меня нашли?
— Сядем, — предложил Дуа-Дуа, кивнув на два пустующих кресла. — Я предполагал, что вы попытаетесь погулять по экзотам, и приготовился к вашему визиту заранее. Нашёл вашего «родственника», его зовут…
— Плили-Симилив.
— Молодец, я в психике своего носителя, — Дуа-Дуа небрежно обвёл своё лицо пальцем, — разобрался не сразу. Что привело вас в десятизначный Армстронг?
Прохор невольно кинул взгляд на вздрагивающий как гора мыльной пены зал.
— Таглиб сказал, что вы нашли устойчивый резонанс…
— Это один из квазиустойчивых узлов Числовселенной, в Безднах их достаточно. Я доходил до четырнадцатизначных Капрекаров.
