— Ну что за женщина! — Хозяйка дома хлопнула
руками по коленям. — Язык бы ей оторвать. Я иногда готова ее просто
придушить.
— А говорили — она ваша надежда и опора, —
припомнил Кудесников.
— Фаина нам сама это постоянно внушает, — устало
ответила Тамара. — Просто гипнотизер, а не тетка. Кому угодно голову
заморочит. Не хочется, чтобы вы подумали, будто я решила ей отомстить, но в
последнее время она постоянно крутилась вокруг Андрея. Они друг друга
стоили, — не удержалась и добавила она. — Я не любила своего зятя. Это
преступление?
— А что бы вы стали делать, если бы ваша сестра
развелась с мужем и место для Стаса Елагина освободилось?
— Маришка никогда не выйдет за него замуж, —
печально заметила Тамара. — Она идеалистка. Для нее брак — это высшее
проявление чувств. Дико звучит, правда?
Кудесников охотно согласился, что дико. Он и сам считал, что
чувства чувствами, но брак — вещь особенная. От него бывают дети, а это самые
опасные на планете существа. Они безраздельно завладевают помыслами своих
родителей и издеваются над ними самыми изощренными способами.
О пользе дамских побрякушек. Старые подруги
и новые идеи
Звонок Дашки, как всегда, застал Кудесникова врасплох. Она
могла не звонить ему по нескольку месяцев, но стоило Дашкиному мужу — пожилому
солидному дяденьке, чиновнику какого-то министерства — отбыть в командировку
или отпуск, как ей немедленно требовался Арсений.
— Люблю, скучаю, жду, — пропела она в трубку
вместо приветствия. При этом Дашка была на все сто процентов убеждена, что ее
он ни с кем перепутать не может.
Их связь продолжалась уже несколько лет, но не прискучила,
напротив — доставляла обоим все большее удовольствие.
— Что, лысый уехал по государственной нужде? — в
тон ей ответил Кудесников.
— Не такой уж он и лысый, — засмеялась
Дашка. — К тому же осенью собирается делать пересадку волос. Так что будет
лохматый.
— Ну да. А если вдобавок ты его с годик подержишь на
хлебе и воде, то он станет похож на Мэрли-на Мэнсона и ты окончательно
влюбишься в него.
Дашка захохотала в голос, видимо, представив себе эту
картину. Отсмеявшись, требовательно заявила:
— Приезжай прямо сейчас. Продолжим диспут в более
подходящей обстановке.
— Извини, дорогая. Я ведь кроме того, что обожаю тебя,
еще и немного работаю. В настоящий момент я сижу в…
— …клозете!
— Грубо. В машине. И пытаюсь преодолеть пробку длиной в
километр, опаздывая на одну очень важную встречу. Давай позвоню, когда закончу?
— Другого послала бы, честное слово, — вздохнула
Дашка. — Ему девушка сама на шею вешается, а он делами отговаривается.
Убью я тебя когда-нибудь, господин частный детектив. И учти, у меня каникулы —
два дня. Но завтра я хотела девчонок пригласить.
— Понял. Считай, я уже у тебя! Что пить будем?
— Хозяйственный ты наш! Все готово, включая меня. Жду.
* * *
Кудесников любил бывать у Дашки дома. Там было тихо,
спокойно и уютно. Окна квартиры выходили в старый московский сквер, отчего
воздух, особенно летними вечерами и ночами, был неизъяснимо прекрасен. Но это
была не та квартира, где его подруга проживала с мужем. «Я не враг своим
будущим детям, — говорила Дашка. — Соседи не дремлют, а мужья имеют
отвратительную привычку неожиданно возвращаться. Поэтому если изменять папе
Карло, то в родовом гнезде». Родовым гнездом она называла квартиру, которая
досталась ей в наследство от бабушки, а папой Карло — мужа, по паспорту Карла
Борисовича.
…Выпив и немного поболтав, они вдруг одновременно с особым
выражением посмотрели друг на друга. И рассмеялись.
— Арсений, дуй в ванну, — приказала Дашка, —
я пока постелю.
Когда он вернулся, широченная кровать была уже готова к
употреблению. Кудесников с удовольствием раскинулся на ней, с некоторым
нетерпением наблюдая за быстрыми перемещениями хозяйки дома. Перехватив его
взгляд, она развеселилась:
— Не смей на меня так смотреть, я тебе не сексуальный
объект. Я скоро — быстренько порядок наведу и в койку.
— Конечно, не сексуальный, — охотно согласился
Кудесников. — Я бы сказал — гиперсексуальный!
— Зря расточаешь комплименты, я уже раздеваюсь.
Это представление доставляло Арсению определенное
наслаждение, хотя в принципе для него специально не предназначалось.
Собственно, Дашка не раздевалась — она минут десять снимала с себя украшения.
По окончании длительной и сложной процедуры можно было вздохнуть с облегчением
— одежда и белье летели в кресло уже через минуту.
Кудесников находил процедуру довольно эротичной и каждый раз
с удовольствием любовался грациозными движениями подруги. Сегодня, правда, ему
это что-то напомнило, показалось странно знакомым. Причем это точно не было
связано с женщиной. Отмахнувшись от несвоевременных ассоциаций, Кудесников
промурлыкал:
— Дашк, зачем ты столько побрякушек на себя надеваешь?
Бусы, браслеты, колец немерено, цепочки. И так ведь красивая…
— Завидно? — не ответила, а как-то промычала
Дашка, держа зубами то ли заколку, то ли шпильку. — Я же как ворона —
люблю все блестящее. Вкус, понимаешь, плебейский, я же в пролетарской семье
выросла.
Дашкин отец был карьерный дипломат, а мать — профессор МГУ.
— И все это бижутерия, все дешевка, — снимая
украшения, слой за слоем, продолжала резвиться Дашка. — Вот вышла бы я
замуж за олигарха, так сейчас снимала бы не эту дешевку, а бриллианты, изумруды
и сапфиры стоимостью в миллион долларов.
И снова неясное, легкое беспокойство охватило Арсения. В чем
причина, он так и не понимал, а концентрироваться на проблеме, если и была
проблема, не хватало воли. Что, впрочем, объяснимо — когда рядом находилась
Дашка, он мог концентрироваться только на ней.
— Если бы ты вышла замуж за олигарха, то с меня бы
сейчас снимали скальп.
Дашка снова радостно засмеялась, а Кудесников вдруг опять
ощутил непонятную обеспокоенность.
— Ты завершишь, наконец, экзекуцию? Мужчина умирает! А
то давай помогу.
— Ты мне в другом поможешь. Это я уж как-нибудь сама.
Все, серьги остались.
* * *
Кудесников не остался на ночь — хотелось как следует
выспаться, да и голодного Мерседеса было жалко. Спал он крепко, но под утро
неожиданно проснулся. Проснулся с чувством смутного беспокойства, того самого,
которое он испытал вчера, глядя на Дашкины фокусы с украшениями. Вот ведь
проклятая натура: пока не разберется даже с малейшим сомнением — не успокоится.
Единственное, в чем Арсений был абсолютно убежден — это не связано с его
любовными приключениями.
