— Кто это «мы»? — спросила я с закипающим бешенством.
— Мы — это и ты, Даниэла, твой род — гордость и слава Италии. Останутся наши тосканские равнины, виноградники, останется наше искусство, пережившее века. А все эти новомодные веяния работают только на разрушение.
Я поставила бокал на столик.
— Стефано, мир — несовершенен, разве ты не видишь этого? В нем много войн, голода, разрухи. Одни люди — рождены богатыми, другие — голодают. Разве это правильно? У каждого должен быть доступ ко всем благам, которые накопило человечество. И если даже эта молодая власть падет, люди все равно будут мечтать о лучшем мире и о справедливости. И пока они живы, к этому будут устремляться людские чаяния. И снова, и снова станут рождаться смельчаки, жаждущие нового мира.
— Да ты и вправду социалистка, — сказал Стефано, улыбаясь. Но его глаза были холодны. — А как твое семейство относится к этим взглядам?
Выстрел был сделан точно. И попал в сердце.
— Это наши внутренние семейные дела.
— Понимаю, понимаю… Не сердись, нас же так многое связывает. Мы с тобой итальянцы, хранители древних традиций. Соль земли, можно сказать. Но скоро итальянцы тоже удивят мир.
— Что ты имеешь в виду? — спросила я.
— Ну мы тоже сейчас собираемся очистить страну от разных примесей. Сделать ее счастливой и свободной. У нас уже есть свой вождь. Дуче! Бенито Муссолини. Он предлагает Италии новую жизнь. А наш долг пойти за ним, пока Италию не захватили всякие левые. Коммунисты, цыгане, евреи и прочая нечисть.
Слушать его было невыносимо, я собиралась уже отойти, взяла свой бокал, как следующая фраза меня насторожила.
— Кстати, ты знаешь некую Марию Закревскую? Занятная штучка. Вроде за ней длинный след тянется. С этим английским посланником Локкартом.
Я невольно дернула рукой, и вино пролилось на платье.
— Извини, — пробормотала я.
— Я ее видел здесь, в Берлине. Меня даже представили ей. Мадам с богатым прошлым.
— Что ты имеешь в виду?
Стефано осклабился, но ничего не сказал. А я его поняла без слов.
— Я ее хорошо знаю и поэтому прошу говорить о моих знакомых в уважительном тоне, — холодно проговорила я.
Стефано вскинул руки вверх.
— Прошу прощения.
Вокруг нас сновали люди. Но мы никого не замечали, поглощенные разговором друг с другом.
— И где ты ее видел?
— Вот это самое интересное… — Стефано медлил. Он выглядел как человек, который обладает определенной информацией, но не собирается ее вываливать на собеседника сразу, а напротив — играет с ним как кошка с мышкой.
— Информация весьма любопытная… — протянул он.
— И?
— Давай еще по бокалу? Белое, красное?
— Шампанское, — ответила я. — Если есть.
— Найдем!
Он ушел, а вскоре вернулся с двумя бокалами шампанского.
— Ну что же, предлагаю тост. Я мог бы выпить за что угодно. Но предлагаю выпить за нас с тобой. Не знаю, удастся ли нам увидеться еще. Мир постепенно катится в бездну. Всем кажется, что мы только-только передохнули и воспрянули духом. После войны, всех этих ужасных разрушений, бомбежек, газовых атак на Марне и Сомме… Революции в России… Но я предвижу, что мир идет к еще большей катастрофе. После которой все прошедшее покажется игрушкой.
— Откуда у тебя такие данные, Стефано?
— Мы, наследники древних фамилий, получаем отменное классическое образование, разве ты забыла? И это позволяет нам с легкостью ориентироваться в мире и делать кое-какие предсказания. Кровь — такая штука, что от нее не отмахнешься. Даже заразившись новомодными идеями.
Я слушала его, стиснув зубы, но мне так хотелось узнать о Муре…
А он разглагольствовал дальше, наслаждаясь моим молчанием, наконец, переходя к интересующей меня теме:
— Эту женщину я видел в компании Никки Тимлина. И кажется, она не очень обрадовалась, увидев меня. Похоже, она хотела сохранить этот контакт в тайне. Вот и скажи, что ей понадобилось от него? Интересно. Правда?
И здесь я выпалила то, что подспудно зрело:
— На какую разведку ты работаешь, Стефано?
Он впервые за все время нашего разговора рассмеялся:
— Только на себя, моя дорогая Даниэла. Когда-то я хотел тебя так называть и видел своей женой. Мы были бы замечательной парой. Ты и я. Наша древняя кровь соединилась бы в наших детях, и наш род продолжался бы в веках… Но ты решила по-другому. Правда, особо счастливой ты не выглядишь. Мы все стареем, Даниэла, — развязно заявил он.
Я гордо выпрямилась.
— Женщины живут дольше мужчин и стареют тоже красиво, — выстрелила я. — Думаю, в одном ты прав — вряд ли мы еще увидимся.
Но всю дорогу, пока я шла домой — я мучительно размышляла над информацией, которую дал мне Стефано. Никки Тимлин — скупщик краденого, скользкий тип, который реализовывал антиквариат и картины. И Мура? Какая связь существует между ними?
Я пишу тебе, не зная, дойдет ли мое письмо… Здесь все меняется и очень быстро. Москва хорошеет день ото дня. И главное — люди стали другими. Исчезло это страшное напряжение, отрадно видеть на лицах улыбки. Мы здесь не избалованы улыбками, и поэтому, когда человек улыбается, я воспринимаю это как маленькое чудо.
И еще одному чуду я была недавно свидетельница. В такое сложно поверить: истинное послание небес. Дирижабль! Стояли мягкие московские сумерки… Не такие, как у нас в Италии, — сочные, яркие, нет, здесь сумерки обволакивают и плавно переходят в вечер, они сизо-голубые или лавандово-синие. И вот в голубых сумерках дирижабль возник в небе и поплыл над Москвой. Как большой кит — царственный, величественный… Он плыл, а я, как и многие другие завороженно смотрела на него. Потрясающее зрелище! Я тебе говорила или нет, точнее, писала, но теперь для меня писать — это синоним слова «говорить»… Я взяла участок недалеко от Москвы, и теперь мы живем там — я, Леонид и маленькая Люся. Я работаю на радио, в редакции зарубежных программ. Еще подрабатываю переводами. Леонид — инженер, и у него крупные проекты. Он — большая умница, и у него все получается.
Я тебе писала в прошлом письме или нет, что меня со страшной силой тянет рисовать? Ты помнишь, я когда-то брала уроки у Джироламо Фраскетти. Старик был страшно доволен мной и говорил, что у меня хорошая рука. Интересно: как бы сложилась моя жизнь, если бы я осталась в Италии? Кто знает? Может быть, меня ждал бы скучный брак или я пошла бы по стезе художников и стала второй Мари Лорансен? Но что теперь об этом гадать — все сложилось как сложилось!
