– Слышал. У тебя был роман с внуком Ольшанского. Об этом говорили.
– У нас был не просто роман. Любовь. Мы были неразлучны.
– Большая любовь без следа не проходит, – смиренно изрек Черенцов.
После этой его фразы они просто сидели на скамье и курили, пока Лионелла не сказала:
– Хочу спросить у тебя насчет съемок в Крыму…
– Что?
– После гибели родителей Кирилла в группе что о них говорили?
– Съемки быстро свернули. Ефим Аркадьевич лег в больницу. Пока искали режиссера на замену, натура ушла. Осень наступила, отснятый материал положили на полку.
– Их смерть наверняка обсуждалась, я в этом уверена.
– Не хочется об этом… Как говорится, о мертвых или хорошо, или ничего. – Черенцов отвел глаза в сторону.
– Говори, – приказала ему Лионелла.
– Ходили сплетни, что вроде бы у Лены, матери Кирилла, были отношения с одним из спасателей. Якобы кто-то видел их вместе.
– Ну и что?
– Говорили, что муж ее ревновал. Хотя лично я ничего такого не замечал. Мне казалось, у них была гармоничная пара и они любили друг друга.
– Ефим Аркадьевич как к этому относился?
– К сплетням? Никак. Ты же знаешь, его ничто не интересовало кроме кино. Инесса Ольшанская бесилась и, как мне казалось, ненавидела Лену. В лице менялась, когда та мимо проходила.
– Почему?
– За пасынка обижалась.
– Ну хорошо… А что же милиция?
– Приходили два следователя, но дело быстро закрыли. Оба случая признали несчастными. В смерти Лены подозревали Олега, но к тому времени он тоже погиб.
– То есть Олега Ольшанского подозревали в убийстве жены?
– Как будто он что-то сделал с ее аквалангом. Воздух, что ли, спустил. Но это не было доказано.
Лионелла тяжело проронила:
– Дикая гадость…
– Я бы не стал рассказывать об этом Кириллу.
– Ясное дело.
– Вы готовы? – К ним подошла женщина, помощник режиссера. – Мы начинаем. Ждут только вас.
Лионелла с Черенцовым отправились в дом. На лестнице и в прихожей уже установили осветительные приборы. Стоящие на треногах и снабженные шторками, они давали мягкий рассеянный свет. Те, что у потолка, – резкие тени.
Из-за режиссерского пульта поднялся мужчина в кепке:
– Будем знакомы. Макс.
– Лионелла…
– Знаете, что нужно делать?
– Мы репетировали.
– Входите в кадр, поднимаетесь по лестнице ровно на четыре ступеньки, оборачиваетесь и смотрите в камеру долгим страдающим взглядом.
– Меня лучше не снимать с нижнего ракурса.
– Это еще почему? – спросил режиссер. – Мне лучше знать, как вас снимать. Внимание! – Он сел на свое место и стал смотреть в монитор.
К лестнице подскочила хлопушечница и щелкнула нумератором. Тележка с оператором двинулась, но Лионелла продолжала стоять у двери.
– Стоп! – Режиссер обратился к ней: – В чем дело? Вы не поняли, что нужно делать? Повторяю: входите в кадр, поднимаетесь на четвертую ступень, оборачиваетесь и смотрите в камеру долгим страдающим взглядом. Что вам не ясно?
Лионелла кивнула:
– Все ясно.
– Так что же вы? Из-за вас мы теряем время. Тишина! Начали!
Хлопушечница щелкнула нумератором, и Лионелла тронулась с места, в полной тишине вошла в кадр, чуть задержалась у лестницы, потом медленно поднялась и, остановившись на четвертой ступени, обернулась. За несколько секунд Лионелла вспомнила все: ту ночь, проливной дождь и себя, промокшую и несчастную на пороге этого дома. Давно забытая боль стиснула сердце.
Ее взгляд, обращенный к камере, исполнился такой болью, что у присутствующих поползли по спинам мурашки.
– Стоп! Снято! – Режиссер вскочил с места, подошел к лестнице и поцеловал Лионелле руку. – Гениально! Благодарю вас. – Он обернулся и объявил: – На сегодня закончили.
Лионелла прошла в гримерную, сняла грим и переоделась в свою одежду. В коридоре ее ждал Черенцов.
– Душу вывернула, так посмотрела… – Володечка вытер слезу. – Всегда говорил, что ты актриса от бога. – Он взял ее под руку. – Идем, провожу.
Выйдя на улицу, они, не сговариваясь, прошли мимо ее ворот и свернули в проулок. Вечерело, день шел к концу, и воздух был напоен терпкими ароматами подмосковного леса.
– Если бы ты знал, как тяжело, – проронила наконец Лионелла.
– Ведь мы говорим про Кирилла? Из-за чего вы расстались?
– Он бросил меня из-за того, что я ему изменила.
– Не верю.
– Да-да, так и было…
Черенцов остановился:
– Как он узнал?
– Ему сказала Инесса.
– Мне кажется, что ты чего-то недоговариваешь.
– У нас во ВГИКе был один преподаватель, ты его знаешь – Сергей Павлович Фугенфиров. Он преподавал сценическую речь и любил молоденьких девочек. И вот этот сластолюбец привязался ко мне. Я – молодая, доверчивая… Он – заслуженный артист, прекрасный актер. На очень короткое время я увлеклась.
– Кирилл уже был?
– Он был всегда.
– Это нехорошо…
– Сергей Павлович настоял на индивидуальных занятиях…
– А вы с ним еще не встречались?
– У нас ничего не было. Мы даже не целовались.
– Но ты сказала… – напомнил ей Черенцов.
Лионелла перебила его:
– Дослушай… Я пришла на занятие. Он полез целоваться, и я влепила ему пощечину. На следующий день в институте все говорили о том, что я сделала аборт от Фугенфирова.
– Кто распустил эти сплетни?
– Я не знаю.
– Но как узнала Инесса?
– Она вела у нас курс. – Опустив голову, Лионелла умолкла.
– Не плачь! – Черенцов остановился, развернул к себе Лионеллу и вытер ей слезы. – Все прошло – и слава богу. Выходит, Кирилл бросил тебя потому, что поверил Инессе?
Лионелла кивнула:
– Он ей поверил.
– Но измены-то не было.
– Фактически – нет.
– Почему же ты не объяснила ему?
– Я хотела.
– И что?
– Меня выгнали из их дома.
– Кто?
– Инесса Ольшанская.
– Вот стерва! На этом – все?
– Да.
– Знаешь, деточка… Все, что ни делается, все к лучшему. Меня эта фраза выручала бесчисленное множество раз. Кто знает, что бы вышло у вас с Кириллом, не будь этой сплетни.
