В нынешней русской политике одно политическое табу — здравомыслие и рациональность. Остальное — дозволено.
Необходимый компонент смирения — нищета. Не обязательный, но архиважный. Отсюда — Россия — с ее — экономическим кризисом. Отсюда — рабство. Не наоборот.
Отчего я презираю логократию? Это «религия» недалеких рабов. Я вижу слово — на страже интересов. Дурак же (и раб) — на страже истины. Но я вообще в истину не верую. Я в интерес верую. В свой интерес. (Он же — моя истина. Равно как — я и есть идея.)
В Идеологии (как и в ее осуществлении) — главное — безверие. Поверил — попал. А всякая работающая идеология — капкан Других.
Настоящее безумие — за исключением весьма редких случаев гениальности — всегда глупость. Чистая патология без примеси интеллекта. Интеллект в ней всегда — краденый. Нечто, вычитанное в книгах, прогаллюцинированное в дремотном бреду, сложенное в (всегда готовую распасться) мозаику. Безумец-дурак, он всегда против как «безумца» — гения, так и «безумца-имитатора». Потому что не в состоянии постичь и принять их рациональность, их прагматичность, их разумность. Рацио — то, что обрушает мир под ногами безумца. Жалкий выдуманный мир. Отсюда страсть подобных персон к бездумному цитированию «странных авторов», например Ницше. Они видят в Ницше — своего. Но Ницше — гений. Он — не твой, одинокий маньяк.
Люди, желающие спокойно умереть в своей постели (окружающее нас ныне большинство) — куда опасней, людей, которым «жить то как-то надо» (окружавших нас недавно). И обе этих группы крайне опасны — в сравнении с людьми, желающими жить хорошо. Обе группы — регрессисты, антицивилизионисты. А в благоприятных условиях — и убийцы («Умри сегодня ты, а завтра я.») 99 процентов граждан нынешней РФ — таковы.
Порочен сам уклад русской жизни, это дремотное болтание в люльке однообразного быта, чудовищное колебание унылой всеблагостной распределенной пустоты, расслабленная (и в то же время разухабистая) коллективная обреченность. Уклад, превозмогающий всякую современность. Всякую идею. Всякую идеологию. Но более — всякий разум.
Есть такой психотип — недогерой, возлагающий надежды. Персона, возомнившая себя Персоной. Живет он как правило в мире книг и фантазий. Таких — море вьется вокруг настоящих героев, случившихся (биографически) персон, метафизиков и идеологов всех мастей. Лейтмотивом их жизни является попытка вписаться в Проект, исторический или иной. То есть — Быть Осуществленными за чужой счет. Ну либо неосуществленными. То есть, даже их Небытие — латентно.
Их психическое состояние имеет две стадии — тотально некритичное Очарование. И такое же разочарование. В этом смысле они — то лакеи, то девочки. А лакеи — всегда предатели. Это — классика жанра.
В стадии «очарования» — они всегда проецируют свои неосуществимые желания на Объект. (Да, сами они — ВСЕГДА — бессубъектны!) В стадии разочарования же всегда — занимаются истеричным и бессмысленным самобичеванием. Естественно — обвиняя во всех бедах своих идеализируемый доселе Объект. То есть, это не его они толкают в «бездну», (Объекту — хоть бы хны, что с ним сделается? Он некая «икона», статика.) А лишь самого себя. Кто перед нами? Банальнейшей мазохист. Не более.
Всепрощение — это апофеоз пренебрежения, конечно. Метафизический снобизм. За что и было (если б было) распято — всезнающее безразличие.
Ты куколка-вуду
Для Лиды
Усталого блуда.
Она была чудо —
Иуда.
А ты был Иисус,
Но не был объектом для чувств.
Ты стал ни к чему
Почему-то.
Но тело
В холодном дому,
Бродило,
Распято на буднях.
Ты чуял в себе
Ее хищное жало.
В дурной бесконечности
Ты обожал ее.
Дрожали Армстронгом
Джазовым стены.
Ты тоже дрожал,
Истекающий спермой.
Хрипел скарлатиново
Хаос осенний.
Ты выпал из детства
С разорванным сердцем.
Она улыбалась —
Невеста-Освенцим.
Булавкой ловкою
«LOVE —
ЯВОЛЬ» —
Пишет кровкою
Другого Его.
Убей меня, боже,
Но видеть не дай мне,
Как она гибельно улыбалась
Вышептав
Дерзко
Чужими
Губами:
«Гуд бай ми —
лый-бай-ми —
Гуд-бай-ми»…
Какие глубины Аида,
Какие обители зла
Тебя породили, о Лида?
Зачем ты пришла и ушла?
Я сущность твоих нежеланий.
Униженный женщиной паж,
Щенок, не подобранный Вами,
Не Вами, не Вами, не Ваш…
Я жить не хотел, но упрямо
Телесное длилось во мне.
Я в Бездну вгляделся, в ту саму —
ю Бездну. Но виделось мне
Не хохот клыкастый Аида,
А то Возвращенье назад.
Холодная девочка Лида —
И в Бездне, и рядом, и над.
Меж нами и нить Артемиды
Сжимается в кокон петли.
Нули меня, дикая Лида,
Не дли меня, Лида, не дли!
Декабрь, холодный как бритва,
На ясность меня обрекал.
Ту би, нот ту би. Эту битву
С любовью своей проиграл.
Судьбы моей, пошлой как «Битлз»,
Сверкнул белозубый оскал.
Я грезил о самоубийстве.
И в ванной горячей лежал.
Качались в аду эдельвейсы.
И шла девальвация LOVЕ.
И Дьявол, с повадками Элвиса Пресли,
Встречал меня, чокаясь кров —
Кой. Кроваво-умерен
Был этот вечерний прием.
Мы пили Кровавую Мэри,
И виски, и бренди, и ром.
На лапе мохнатой и черной
Мерцал изощренный узор.
И Ворон, классический Ворон
Прокаркал свое — «NEVERMORE.»
Рунических знаков читалась
Знакомая вязь — «Никогда.»
А так же — «Надежд не осталось
У всяких, входящих сюда.»
Был Дьявол гламурно-приятен,
Но парой язвительных слов
Он дал мне понять, что некстати
Я выбрал причиной любовь.
Все или Ничто — как Причина,
Мисимою меряя смысл,
Он впился как нож перочинный
В березы обрезанный визг.
Как анти-фаллический Фауст,
Антично-вели-чест-вен-но,
Он с точностью ставил диагноз.
Я падал на самое дно:
«Ты в тлеянье, ты на коленях,
Пред женщиной, жалкая тля!
Ты веянье щучьих велений,
Безволье ее, вуаля!
Миледи обратной медали,
Паденья одной стороны.
О, все эти Лиды — лишь лже-идеалы.
И все эти Лиды равны.
Гляди же, влагалищно-хищно
Тебя вампирично пленит
Кто? Женщина?! Сущность, что рыщет
По миру, чтоб множить подвид.
Дурманит бесцельность разврата.
И сущность богини темна.
Но Лида — не женщина — ибо обратна
Всей женской природе она.
Она не поддастся познанью.
Иное — в обличье людском.» —
Ответил я Дьяволу — «Это созданье
Не женщина!» «И о таком
Я слышал.» — задумчиво Дьявол
Ответил. И долго молчал.
А после промолвил — «По нраву
Тогда мне такой идеал!
Она — порожденье Аида,
Глядит Моно Лизою Зла.
Холодная Девочка Лида —
Возможность тревожных жела…
В ней грех человеческой плоти
Щелкунчиком Ницше хрустел.
В ее напомаженный ротик
Я тоже бы впиться хотел.
Мне ведомо это явленье —
Отряд дьяволических див,
Постигших Мир как Преступленье
И ждущих гностический взрыв.
Вы антиматерия в коже,
В тюрьматрице, в неглиже.
Казанская тьма истекала, о боже,
В болотно-христьянском броже…
Вы демоны анти-идеи,
Враги человеческой тли.
Вы флейт крысоловских прекрасные феи,
Вы мглистые Галлы Дали.
Диджействует смерть-канарейка,
Как огненный Вагнер Канар.
Сжигает элиту профанного рейха
Языческий алый пожар.
Взрываются башни безбашенно.
Вой кровью Нью-Йорка, орк!
Как дикторша о-ша-ра-шен-но
В рашен-экраны врет!
О, это не неофиты
Каких-то таинственных сект!
Холодные девочки Лиды
Играют финальный сет.
Таких как она, мир количеств
Калечит нещадно. Крик
Их плотско-животно кичевый.
Клади его под язык.
Таких как она, мир неона
Не жаждет реинкарна
Такую Лиду Омона
Омоном прострелят на…
Таких моделей мадоновых
Рафаэлевый Раф пленит.
Они как русские омены,
Ада Апартеид.
Они есть враги Демиурга,
Они — отрицанье Христа.
За гибелью Кали, в конце Кали-Юги
Их будет не более ста.
Но сотня наденет доспехи
И ринется в праведный бой.
И мир, превратившись в кровавое эхо,
И их унесет за собой»…
«Гла-мур-на, гла-мур-на, гла-мур-на —
Мгла-мур-на-гла-мур-ная мгла.»
«Амурно, а-мур-но, а-мур-но» —
Мурлыкал в усы из угла
Следящий за мною огромный,
Но скромный достаточно Кот.
«Я умер?» — спросил я. — «О, ровно,
О ровно наоборот!»
И Лида мне голосом лживым,
Каким-то дурным дежавю
Шептала: «Вы живы, вы живы!
Я думала, не доживу.»
Поток истерически-жалкий
Отчаянно искренних слез
Привлек со шприцом санитарку
И аминазиновых доз.
А доктор стерильный-стерильный
Меня с медсестрой материл.
Из смерти, из тьмы, истерии
В ненужную жизнь возвратил.
Воскрес как Иисус, но распята
Той пагубной страстью душа —
«Мне, доктор, обратно не надо!
Мне, доктор и смерть хороша!»
Он вышвырнул властной рукою
Меня за больничный порог,
Где все расцветало весною,
Которой я видеть не мог.
Мне липкого счастья не надо,
Улиточной слизи людской!
Я шел бы по Дантевским адам,
А Лида бы шла по Тверской.
Мы шли бы убийственно мимо,
Как две, всем известных прямых,
И в том примирительном Риме
Дорожки расходятся их.
Не надо мне денег и славы!
Мне просто не хочется жить.
И горькую терпкую «Яву»
Я начал зачем-то курить.
Губами коричневый фильтр
Я мучил в отсутствии чувств.
И ты становилась как клитор
(и все остальное) на вкус.
Я трубы курю, задыхаясь
Отравой дымов заводских.
И только тебя выдыхаю
Обратно из легких своих.
Удушливой жаркой надеждой
Однажды меня обдало.
«Как-будто все будет как прежде», —
Шептал мне шальной дьяволок.
И эта алхимия плоти
И похоти запах хмельной
В магической некой работе
Сошлись и явились Тобой.
Ты снова вернулась Иная —
Не девочка, но Госпожа.
И холод хлыста постигая,
Я снова тебя ублажал.
Ни рабское тлеянье дрожи,
Ни этот морозный оргазм.
А ту Самую Невозможность,
Известную только богам.
Не ту безнадежную бездну,
Что стала утробой твоей.
Что ей человечая нежность?
Что ненависть вечная ей?
Хайль русской кровавой Волге
Русалок, лубочных Ванд!
А логика — смерть в иголке,
Как Вещь-в-Себе, а не в Вас.
…Не Вечное Возвращенье,
А глупый клубок лубка.
Бог мертв. А убить Кощея —
Ивана ищи, Дурака!
Хаос — Христос понятий,
Пришедший себя распять.
Но даже Хаос распятый —
Это Хаос опять.
Хаос закрывает доступ
К своей интернет сети.
Но снова оплачен хостинг
Кем-то из ПРО-ПА-СТИ.
Англичанина Холмса.
В кокаиновый холм
Воткни утонченным носом
Стодолларовый кокон.
Как пух в Аду Одуванчик,
Хаос превращу в пыльцу.
Я просто твой мертвый мальчик.
Ты знаешь, мне смерть к лицу.
Тебя ласкают живые,
В масках, в перчатках кож.
Живые всегда чужие.
А ад на тебя похож.
В своих мазохищничеств Хаос
Мою беззащитную жизнь
Утаскиваешь, насыщая
Свой эк-зи-сте-ци-фашизм.
Над опытом пыток Фон Мазох
Единственный сделал мазок,
С тех пор мой истерзанный разум
О прочем и мыслить не мог.
Ты — Хаос. Ничто Нигилизма.
Ты Аннигиляций Итог.
Холодная Девочка Лида —
Ты вся Диктатура Ничто.
Ты прячешь в своем садо-мазо
Изысканный аскетизм.
Ты равно страшна и прекрасна,
Когда имитируешь жизнь.
Ты мне словно-бы понарошку
Себя позволяла любить.
Я стал дорогие сережки
И деньги большие дарить.
Лю-би мои бри-ли-ли-анты.
Я буду есть плесневый хлеб.
Я выбритый наголо ангел —
Посажен на несколько лет.
Я вышел из камер химеры
К шикарной Венере в Мехах.
Но хохот твоих кавалеров
Я снова услышал впотьмах.
Осенние чувства осели,
Как крылья распятых стрекоз.
В твоей безотказной постели
Дымился Дахао-ХаОс.
Я твой Чик-Атилло, Отелло,
Твой кич в молчаливой ночи.
Палачик, я вышел на мокрое дело.
Дрожи, госпожа и молчи!
Дрожа Госпожа приближалась
К дверям, и дрожа, Госпожа
Животно-утробно боялась.
Меня ли боялась, пажа?!
Ты двигалась нервно и рванно,
Как ватная куколка — в ад.
Так недо-цело-ванно странно.
Вот Ванд-де-воль-ва-ция Ванд.
Мой Вальтер, мое альтер-эго.
Я выстрелил прямо в висок.
И черною кровью, по черному снегу
Ты черный рисуешь цветок.
А тело, что так трепетало,
Исчезло, как призрак во тьме.
Возможно, что бродит в Вальгалле,
Где страсти положена смерть.
Отныне, бесчувственный идол,
Я более будто не жил.
Холодную девочку Лиду
Как-будто хаОс поглотил.
На улицах часто встречаю
Таких же безумных, как я.
С глазами, в которых остатками Кая
Дрожит Королева моя.
Проходят унылые годы
В томлении призрачной тли
С тех пор, как покинула город
Холодная Девочка Ли.
С тех пор мазохисты мозаик,
Эстеты пустых микросфер
Тоскливыми, злыми глазами
Искали тех самых Венер.
А Вы, что сейчас прочитали
Сей стих, что писался навзрыд,
А Вы никогда не встречали
Холодных тех Девочек Лид?
Испытанный Вальтер достану
Однажды. И жизни итог —
Лишь память о Лиде, лишь память.
И ловкая пуля в висок.
Так было со всеми, со всеми —
Короткий кровавый конец.
Пройдет беспощадное время —
И город забудет о ней.
Холодная Девочка Лида,
В могильной и гибельной мгле.
Холодная Девочка Лида
Когда-то жила на земле.
И если бы кто-нибудь выжил
Из тех, кто томился по ней,
Холодную Девочку Лиду
Желал бы еще холодней.
Как иные любят состояние затуманенности, я люблю состояние абсолютной трезвости, четкости сознания, того, что я называю тотальной функциональностью — оно практически недоступно и дороже всего стоит, практически недостижимый идеал. Образом, иллюстрирующим подобное состояние может быть «бог из машины», то есть, механизированное сверхсущество. Нетипичная трактовка «бога из машины», собственно, хороша, всем. Произойти от механизма, что может быть приятней, существам моего склада? Технократический идеал. Это уж куда лучше, чем быть «созданием божьим» и происходить от человека.
