— Это было бы очень здорово, — ответил Свобода.
Он снял лабораторный халат и повесил в шкаф. Почему он не оставил халат в лаборатории? Да потому, что мужчины не меньше женщин любят демонстрировать престижные аксессуары. Просто они в этом не признаются.
— Похоже, ты хорошо выспалась. А что ты сейчас делаешь? — спросил Мартин.
— Изучаю «Санчез Алюминий», — ответила я. — Мне надо придумать какой–то способ прикрыть это производство. В данный момент это наша единственная надежда.
Он уселся на кровать позади меня:
— Ты уверена, что тебе стоит с ними связываться?
— А что они еще могут сделать? Убить меня дважды? Они и так уже за мной гоняются.
Свобода глянул на экран:
— Это схема процесса плавки, который они используют?
— Да, называется «Кембриджский способ ФФЧ».
Он сразу заинтересовался:
— Звучит круто.
Ну еще бы. Это как раз в его духе. Свобода наклонился поближе к экрану, который показывал химические процессы, происходящие на каждом этапе плавки:
— Я слышал об этом процессе, но в детали не вникал.
— Комбайн теперь тщательно охраняют, — сказала я, — так что мне придется заняться самим цехом.
— У тебя уже есть какой–то план?
— Да, самое начало плана, — ответила я, — но придется сделать кое–что, что я просто ненавижу делать.
— Да? И что же?
— Попросить помощи.
Он раскинул руки:
— Вот он я к твоим услугам. Сделаю все, что захочешь.
— Спасибо, дружище, я воспользуюсь твоим предложением.
— Не называй меня «дружище», — проворчал Свобода.
— Хорошо, не буду, — неуверенно сказала я. — А почему?
— Тебе явно нужно научиться обращению с мужчинами, — ответил он. — Надо будет как–нибудь дать тебе пару уроков.
Я уже четвертый раз нажимала на кнопку звонка. Я знала, что она дома, просто не хочет отвечать.
Главный вход в поместье Ландвика был почти завален цветами от друзей и сочувствующих. Большинство цветов были искусственные, но несколько полуувядших букетов красноречиво свидетельствовали, насколько богаты некоторые друзья Тренда.
Вот уж никогда не думала, что мне будет не хватать хмурой физиономии Ирины, но я почувствовала внезапную печаль при мысли, что кто–то другой, а не она, откроет мне дверь. Хотя похоже было, что мне вообще никто не откроет.
Я постучала по двери:
— Лене! Это Джаз! Я знаю, что сейчас не самое подходящее время, но нам нужно поговорить.
Я подождала еще немного и уже была готова сдаться, когда замок внезапно щелкнул и дверь открылась. Это можно было считать приглашением, большего я ожидать не могла. Я перешагнула через букеты и вошла внутрь.
В холле было пусто и темно. Только из гостиной пробивался слабый свет.
На стене виднелись бледные круги — видимо, после обведенных полицией брызг крови. Сами следы крови уже исчезли. Скорее всего, после того как Руди и док Рассел закончили осмотр места происшествия, сюда приходила бригада профессиональных уборщиков.
Я прошла в гостиную, где тоже все было совсем по–другому. Мебель сдвинута к стенам, а некогда украшавший пол огромный персидский ковер исчез. Похоже, некоторые пятна отчистить невозможно.
Лене сидела в полумраке, забившись в угол кушетки. Как любая богатая молодая девушка, обычно она тщательно одевалась и красилась. Но сегодня она была ненакрашена, на ней был простой спортивный костюм, футболка, а волосы были убраны в небрежный «хвост», классический признак полнейшего безразличия к своей внешности. Ее костыли лежали на полу.
Лене застывшим взглядом смотрела на мужские наручные часы, которые держала в руках.
— Эй, привет, — сказала я тем идиотским голосом, которым люди обычно разговаривают с теми, кто испытывает глубокое горе. — Как ты?
— Это Патек Филипп
[40], — тихо произнесла она. — Лучшие часовые мастера на Земле. Хронограф, автоподзавод, временные зоны — тут есть абсолютно все функции. Отец всегда хотел все самое лучшее.
Я села рядом с ней.
— Отец специально заказал нужные измерения лучшим женевским мастерам, — продолжала Лене. — Им пришлось заменить сектор автоподзавода на вольфрамовый, чтобы он смог работать при лунной силе тяжести.
Она наклонилась поближе и показала на циферблат часов:
— Указатель лунных фаз заменили на указатель фаз Земли. Это было довольно сложно, потому что фазы Земли идут в обратном порядке. Они даже указатель временной зоны заменили с «Найроби» на «Артемиду».
Лене надела часы на руку:
— Но они слишком велики для меня. Я никогда не смогу их носить.
Она опустила руку, часы соскользнули и упали на кушетку. Лене всхлипнула.
Я подняла часы. Даже притом что ничего не знаю о часах, выглядели они красиво. Крохотные брильянты отмечали все цифры, кроме «12», где красовался изумруд.
— Руди арестовал убийцу, — сказала я.
— Я слышала.
— Или он всю жизнь будет гнить в норвежской тюрьме, или его казнят в России.
— Но это не вернет ни отца, ни Ирину, — ответила Лене.
Я положила руку ей на плечо:
— Мне правда очень жаль.
Она кивнула.
Я вздохнула, чтобы хоть как–то заполнить неловкое молчание:
— Лене, послушай, я не знаю, говорил ли тебе Тренд что–то о своих делах…
— Я знаю, что он нарушал закон, — ответила она. — М не все равно. Он был мой отец.
— Его убили по приказу владельцев «Санчез Алюминий».
— Синдикат «Паласио». Да, Руди мне сказал. До вчерашнего дня я даже не слышала о них.
Лене спрятала лицо в руки. Я ожидала, что она расплачется — она имела на это полное право. Но произошло нечто другое. Она повернулась ко мне и вытерла глаза:
— Это ты взорвала комбайны «Санчез Алюминий»? Тебя попросил отец?
— Да.
— А зачем?
— Он хотел взять контроль над производством алюминия — точнее, ему нужно было производство кремния. Он мог перехватить санчезовский контракт с городом, но для этого нужно было парализовать их производство.
Какое–то время Лене молча смотрела перед собой, потом кивнула:
— Это похоже на отца. Он вечно придумывал всякие схемы.
— Послушай, у меня есть одна идея, — сказала я. — Но мне понадобится твоя помощь.
— Тебе нужна помощь калеки–сироты?
