— Черт!
Сердце у меня билось как бешеное. Я смотрела на свои бесполезные руки: изнутри шара я ничем не могла помочь, я могла только наблюдать.
Дейл изо всех сил пытался повернуть вентиль.
— В ровере есть какие–нибудь инструменты? — спросила я. — Гаечный ключ или еще что–нибудь?
— Нет, — выдавил Дейл сквозь стиснутые от усилия зубы. — Мне пришлось вытащить ящик с инструментами, чтобы поместилась труба–переходник.
Что означало, что ближайший гаечный ключ был в городе. У нас не осталось времени возвращаться за инструментами.
— А что насчет меня? — раздался голос Санчез. — Я ничем не могу помочь?
— Не выйдет, — ответил Дейл. — Понадобится несколько часов, чтобы научить тебя карабкаться по скобам в скафандре. Так что мне придется нести тебя сюда, а это займет время. К тому же ты не настолько сильна, чтобы чем–то серьезно помочь.
Вот и все. Дальше пути не было. Всего один вентиль решал судьбу двух тысяч людей. Возможно, нам удалось бы вернуться в город и спасти несколько человек, затащив их в убежища. Но скорее всего, было бы уже поздно.
Я огляделась в поисках хоть чего–нибудь, что можно было бы использовать, но поверхность Луны вокруг Артемиды можно описать словом «пустота». Реголит и пыль. Даже камня нет, которым можно было бы ударить по вентилю. Вообще ничего.
Дейл упал на колени. Я не видела его лицо через визор шлема, но по линии связи я слышала приглушенные рыдания.
Живот свело спазмами, и тошнота подступила к горлу. Глаза налились слезами. Горло разболелось еще сильнее, все–таки бразилец едва не придушил меня этой трубой…
И тут я поняла, что нужно делать.
По идее, я должна была впасть в панику от одной мысли. Сама не знаю почему, но вместо паники я почувствовала только внезапное спокойствие. Проблема была решена.
— Дейл, — тихо сказала я.
— Господи… — прохрипел Дейл.
— Дейл, я хочу попросить тебя кое–что для меня сделать.
— Что… Что такое?
Я вытянула трубу из–за пояса:
— Я хочу, чтобы ты передал всем, что я очень сожалею обо всем, что сделала.
— О чем ты говоришь?
— И передай отцу, что я люблю его. Это самое важное. Обязательно скажи отцу, что я люблю его.
Дейл встал:
— Джаз, зачем тебе эта труба?
— Нам нужен рычаг, — я взялась за трубу обеими руками, направив острый конец вперед. — И он у нас есть. Если эта штука не откроет вентиль, ничто не откроет.
Я подошла к вентилю.
— Но труба же внутри твоего шара… ох, нет! Не надо!
— Я скорее всего не выдержу до конца, так что тебе придется перехватить трубу и повернуть ее.
— Джаз! — Дейл протянул ко мне руки.
Нужно было действовать немедленно. Дейл не понимал, что делать. Я не могла его винить — трудно наблюдать, как умирает твой ближайший друг, даже если это во имя высшей цели.
— Дружище, я прощаю тебе все твои прегрешения. Пока–пока.
Я проткнула стенку шара острым концом трубы. Зашипел выходящий воздух — труба послужила соломинкой, через которую вакуум тянул из шара кислород. Труба стала быстро охлаждаться. Я нажала сильнее и продела трубу в колесо вентиля.
«Хомячий шар» растянулся и прорвался рядом с местом прокола. В лучшем случае у меня оставалось не более секунды.
Я со всей силы нажала на трубу и почувствовала, как поддался вентиль.
Законы физики немедленно показали, на что они способны.
Шар разорвался в клочья, и в следующую секунду я почувствовала, что лечу в пространстве. Все звуки исчезли. Ослепительный свет солнца заставил меня болезненно сощуриться. Воздух вырвался из моих легких. Я попыталась вдохнуть, легкие мои расширились — но воздуха не было. Странное ощущение.
Я опустилась на грунт лицом вниз. Руки и шея нестерпимо горели от солнечного ожога, остальное тело под одеждой тоже ощутимо поджаривалось, но не так быстро. Кожа на лице болела от обжигающего света. Жидкость в глазах и во рту начала закипать в вакууме.
Мир почернел, и я потеряла сознание. Боль исчезла.
«Дорогая Джаз,
По новостям передают, в Артемиде творится что–то странное. Передали, что всякая связь с городом прервана. Вообще никто не отзывается. Не знаю, что случится с моим сообщением, но хотя бы попытаюсь.
Ты там? Ты в порядке? Что случилось?»
Глава семнадцатая
Очнулась я в полной темноте.
Минуточку, подождите–ка: я очнулась?
— Почему я не умерла? — попыталась было я сказать.
— Аеу йа нрла? — Это то, что получилось на самом деле.
— Доченька, — это был голос отца, — ты меня слышишь?
— М–м–м…
Он взял меня за руку, но ощущение было странное, как будто чем–то приглушенное.
— Не… не вижу…
— У тебя повязка на глазах.
Я попыталась было сжать его руку, но мне стало больно.
— Нет, не пользуйся руками, — тут же сказал отец. — Они у тебя обожжены.
— Она вообще не должна была проснуться, — это был голос дока Рассел. — Джаз, ты меня слышишь?
— Насколько все плохо? — спросила я.
— Ты говоришь по–арабски, — ответила доктор. — Я не понимаю.
— Она спросила, насколько все плохо, — перевел отец.
— Выздоровление будет болезненным, но ты будешь жить.
— Не я… город. Что с городом?
Я почувствовала укол в руку.
— Что вы делаете? — спросил отец.
— Ей нужно спать, — ответила доктор Рассел.
И я уснула.
Весь следующий день я то приходила в сознание, то снова отключалась. Я помнила какие–то обрывки разговоров, какие–то тесты. Кто–то менял мои повязки, делал уколы. Я была в полусознании, пока они возились со мной, а потом опять проваливалась в небытие.
— Джаз?
Я что–то промычала.
— Джаз, ты не спишь? — это был голос доктора Рассел.
— Да?
— Я сейчас сниму повязку у тебя с глаз.
— Хорошо.
Я почувствовала прикосновение к своей голове. Она аккуратно размотала бинты, и я наконец–то снова могла видеть. Глазам стало больно от яркого света, но по мере того, как мои глаза привыкали к нему, я стала видеть всю комнату.
Я лежала в крошечной комнате, похожей на больничную палату. Похожей, потому, что в Артемиде нет больницы. У доктора Рассел есть палата для приема больных. А это явно было какое–то подсобное помещение где–то на задворках ее клиники.
