Стену эту «полковник»-тиун как-то проигнорировал, как видно, рассчитывая, что лиходеи далеко не убегут. Тем более от воинов-литвинов – плечистых, умелых в бою и – по слухам – не знающих жалости.
Отправив Любарта с тиуном, князь спешился, бросив поводья Гинтарсу, и задумчиво сорвал с ветки темно-красное переспевшее яблоко. Куснул… сладко! Видать, прихватило первыми заморозками – оно и на пользу фрукту пошло.
Отпробовав, Довмонт-Тимофей милостиво кивнул слуге… да давно не слуге уже – другу, в крещении нареченного Иваном, да так к новому имени и не привыкшему. Впрочем, и сам-то кунигас не привык. В Литве его звали Даумантасом, а здесь – Довмонтом, Тимофеем лишь некоторые – в том числе и брат Симеон.
Гинтарс-Иван поправил на голове шапку, да, привязав обоих коней – своего и княжьего – тоже сорвал яблочко… Скривился:
– А это горьковатое что-то!
– И черт с ним, – осклабился князь. – Коней понадежней спрячь. И пошли-ка с тобой к стенке. Хоть и не княжеское дело, все же… поглядим, авось кто и выскочит.
И впрямь, а что еще делать-то? Нынешний октябрьский денек выдался теплым, солнечным и сухим, как нечасто бывает. Многие горожане покинули вои усадьбы да лавки, прогуливались по улицам, чинно раскланиваясь со знакомыми, заглядывали на торжище, приценивались, шутили, смеялись. В самом конце улицы устроили кулачные бои – зрители смотрели на бойцов с небывалым азартом, подбадривали, свистели, бились об заклад…
– Может, и мы глянем? – Гинтарс смущенно склонил голову набок.
– Может, и глянем… Погодь!
Со стороны приземистой корчмы – ее-то как раз и окружили – вдруг донесся залихватский свист. Перепрыгивая через ограду, из питейного заведения вразнобой побежали людишки, кто куда. Кто на Михайловскую, кто – подальше, к одноглавой церквушке Флора и Лавра, там теснились-мялись полуземлянки-избенки, было где спрятаться, облаву пересидеть. Большинство, как заметил князь, именно туда и бросилось… И вот только один…
Он выскочил из-за яблони и побежал прямо на князя. Ловкий такой парнишка в длинной посконной рубахе и немецкой – колпаком – шапке, натянутой почти на самые глаза. Узкие, почти что девичьи, сапоги зеленого сафьяна, на левом запястье сверкал золотой браслет.
Выскочив, юный лиходей побежал прямо к стене, к прорехам, видать, там можно было пробраться, уйти… Если б не князь с Гинтарсом!
– Эй, далеко собрался, паря?
В ответ тут же просвистел нож! Кунигаса спас только воинский опыт – пригнулся, бросился влево, выхватив меч…
– А ну, стой!
В три прыжка Довмонт догнал лиходея, тот резко обернулся, взмахнул кистеньком… Ловконько этак махнул, да и ведь и князь не лыком шит был! Уклонился, совершил ложный выпад, да резко ударил кулаком под грудь…
Злодей согнулся, выронив кистень, и хватал воздух, словно выброшенная на берег рыба…
– А ну, вяжи его, Гинтарс! Да, и шапку сними… поглядим, что за фрукт, что за яблочко?
Юноша послушно исполнил приказанное – ловко связал руки лиходеи кожаным ремешком, сорвал с головы шапку…
Каштановые локоны хлынули по плечам, зеленые глаза зыркнули звериным взором…
– О боги! Рогнеда! – узнав старую знакомую, воскликнул князь. – Так вот ты чем тут промышляешь! Ну, все равно – рад, что жива. Только вот на меня почто кинулась?
– Так это ты сам… Ой! Довмонт-князь, ты ли?! – Зеленые глаза округлились, осыпались искрами – вот-вот все вокруг подожгут!
– Ты что же, обо мне не слыхала? – улыбаясь, вкрадчиво осведомился Довмонт. – Я же тут теперь, во Пскове… у вас…
Разбойница облизала губы:
– Слыхала про какого-то литвина… Тимофея…
– Так это я и есть!
– Ну… развяжи тогда… Отпустишь?
– Отпущу… что уж с тобой делать? Развяжи, Гинтарс… – кунигас махнул рукой и хмыкнул. – Ишь ты – опять в мужском платье. Ладно, беги. Может, пригодишься еще.
– Уже пригодилась!
Освобожденная от пут девчонка, однако, вовсе не собиралась убегать, по крайней мере сию же секунду. Наоборот, огляделась вокруг, подошла ближе и, взяв кунигаса под руку, понизила голос:
– Послушай-ка, князь. Коль уж ты Тимофей… Тебя убить собралися! И уже очень и очень скоро.
* * *
Вот это была новость! Убить. Кто-то, выражаясь терминами двадцать первого века, «заказал» Довмонта банде Рогнеды! Хорошо хоть эта хитрая девчонка, обязанная кунигасу жизнью, все же предупредила о грозящей опасности, хотя имя заказчика не назвала. Уклонилась от прямого ответа, посоветовав поискать лиходея среди «могучих и мудрых мужей».
Вот и думай теперь, кто эти «мужи», «могучие и мудрые»? Первым в голову пришло вече! Псковское народное собрание было не таким голосистым и буйным, как в Новгороде, однако же влияние все же имело, и не такое уж маленькое. Вряд ли «вечникам» мог понравиться князь… да любой, ограничивавший их свободу. Псковский князь, кстати, имел куда большую власть, нежели новгородский, особенно в трудную годину, а легких в те времена почти что и не было. Да что там почти – вообще! То рыцари нападут, то литовцы, то «старший брат» Великий Новгород пасть откроет, прижмет. Многие псковичи откровенно тяготились своим приниженным по отношению к Новгороду положением и мечтали вырваться от его «братской опеки», получив полную самостоятельность во всех делах. Кстати, эти-то «вечные мужи» проявились первыми. Через ту же Рогнеду.
Юная разбойница явилась на двор князя в один из вечерних октябрьских деньков, точнее, раз уже стемнело – так и вообще ночью, хотя и было-то еще часов восемь вечера иди чуть больше. Новоявленные христиане – Довмонт, Любарт, Гинтарс и прочие – только что вернулись с вечерней службы в храме Святой Троицы и собирались ужинать.
Въехав во двор, князь легко спрыгнул с коня и, бросив поводья подбежавшим слугам, уже собрался подняться по высоким ступенькам крыльца… как вдруг услышал поднявшийся у ворот шум.
– Там дева какая-то, – доложил Любарт. – Говорит – тебя видеть хочет.
Вообще-то Довмонт не принимал по ночам никаких гостей – слишком уж это выглядело бы подозрительно – и верный нальшанский боярин об этом знал. Однако вот доложил… все же – дева!
– Так веди ее сюда. Поглядим, что за дева…
– Здравствуй, князь, – сверкнули из-под убруса зеленые очи. – В гости к тебе. Пустишь?
– Такую красавицу как не пустить? – узнав Рогнеду, улыбнулся Довмонт. – Входи, входи же. Ужинать с нами будешь?
– Я не голодна… И, уж извини, на ужин в другой раз напрошусь, – юная разбойница вела себя… не то чтобы нагло, но вовсе не так, как в те времена было принято вести себя молоденьким незамужним девушкам. Ну, так она и не была обычной девушкой – разбойница, атаманша, авантюристка… к тому же – буйной варяжской крови.
– С тобой хотят говорить некие люди, – оглянувшись, тихо промолвила дева.
