Две недели назад Берк и Бетти въехали в одну из пустых квартир на шестом этаже. Сразу после того, как Никс, в конце концов, подпалил собственный шарф сигаретой. Меня это потрясло. Нет, не пожар – этого и следовало ожидать, а то, что они переехали из-за него, хотя вовсе ему не родственники. Но, видимо, когда-то Никс был для Бетти как отец, и теперь она относилась к нему, как взрослая дочь к беспомощному родителю. Это очень трогательно и к тому же решало все проблемы. Потому что Берк, а он художник, искал стабильную работу со страховкой, а маме требовались еще одни руки в кофейне Бишопов. Она пока не могла выплачивать ему жалованье, но он, похоже, и не возражал. Только попросил разрешения повесить в кофейне свои картины для продажи.
– Позже я отнесу ему ужин, – сказала мама, отставив одну тарелку в сторону.
Я собиралась расставить на столе стаканы, когда мое внимание привлек ведущий новостей. Я смотрела на экран из-за папиного плеча. Повторяли утренний выпуск новостей, в котором говорилось о пропавшем человеке. Показали комнату, в которой все было перевернуто вверх дном. Я хотела попросить папу прибавить звук, но мама сказала:
– Выключи. Ужин готов.
Папа послушно выключил телевизор, но я на секунду задержала взгляд на погасшем экране. Образ комнаты так и стоял перед моими глазами. И эта комната показалась мне смутно знакомой…
– Маккензи, – окликнула мама. Я сморгнула, и образ растаял. Повернувшись, я увидела, что родители уже сидят за столом и ждут меня. Я тряхнула головой и постаралась улыбнуться.
– Простите. Иду.
Ужин меня подкосил. Как только я села за стол, на меня снова навалилась усталость, и большую часть ужина я болтала о школе, почти не замолкая, лишь бы не уснуть. Когда тарелки опустели, я сбежала к себе, сославшись на то, что нужно делать уроки. Но едва я прочитала одну страницу, как перед глазами все поплыло, слова и строки слились. Я встала, попыталась пройтись по комнате с учебником в руках, но мой разум, казалось, начисто утратил способность что-либо запоминать. Руки и ноги отяжелели, будто налились свинцом. То и дело я бросала взгляд на кровать, думая лишь о том, как сильно хочется лечь… Книга выскользнула из рук, с глухим стуком упала на пол.
…как же я хочу спать…
Я подошла к кровати.
… я уверена…
Стянула покрывало.
… что, когда усну…
Я опустилась на простыни.
… мне ничего не будет сниться…
Глава седьмая
На крыше было полно чудовищ, и все они были живые. Они сидели, опираясь на каменные лапы, и смотрели каменными глазами, как Оуэн преследует меня, петляющую в лабиринте их тел.
– Прекрати убегать, мисс Бишоп, – его голос прокатился эхом по крыше.
И вот бетон подо мной осыпался, и я, пролетев все семь этажей, упала в вестибюле Коронадо и так сильно ударилась о пол, что едва не переломала себе все кости. Перекатившись на спину, я посмотрела наверх и увидела, что на меня летят каменные горгульи. Я вытянула руки перед собой, пытаясь защититься от тяжелых глыб. Но ничего не произошло. Я моргнула и увидела, что нахожусь в клетке из обломков статуй. Точнее, под сетью скрещенных рук, ног и крыльев. А в центре стоял Оуэн и вертел в руках нож.
– Архив – это тюрьма, – спокойно сказал он.
Он подошел ко мне. Шатаясь, я поднялась на ноги и пятилась, пока не уперлась спиной в изваяния горгулий. Каменные конечности вдруг ожили, схватили меня за руки и за ноги, обвились вокруг талии. Я старалась вырваться, но каменные пальцы сжимались все туже, до хруста костей. Я с трудом сдерживала крик.
– Но не волнуйся, – Оуэн погладил меня по голове и запустил пальцы в мои волосы. – Я освобожу тебя.
Он провел тупой стороной ножа по моему телу, ткнул острием между ребрами и надавил. Нож прорезал рубашку и ранил кожу. Я зажмурилась, пытаясь отстраниться, пытаясь проснуться, но Оуэн крепко держал меня за волосы.
– Открой глаза, – велел он.
Я повиновалась. Его лицо оказалось в нескольких в дюймах от моего.
– Зачем? – прохрипела я. – Чтобы я увидела правду?
Его улыбка превратилась в хищный оскал.
– Нет, – сказал он. – Так я смогу увидеть, как в них погаснет жизнь.
И затем вонзил нож в мою грудь. Я резко села. В комнате было темно. Одной рукой я вцепилась в рубашку, вторую прижала ко рту, пытаясь заглушить вырвавшийся крик. Я знала, что это сон, но он был пугающе реалистичен. Все тело изнывало от боли, словно я и в самом деле упала с высоты. Словно каменные чудовища и вправду держали меня как в тисках. Острая фантомная боль поселилась в груди, в том месте, куда вошел нож. Мое лицо взмокло, но я не могла понять: слезы это или пот. Или и то, и другое. Часы показывали без четверти час. Казалось, я разваливаюсь на части. Я подтянула колени к груди, уткнулась в них подбородком и попыталась выровнять дыхание.
В дверь постучали.
– Маккензи, – послышался тихий голос папы. Я подняла глаза. Дверь приоткрылась, и в полоске света, льющемся из родительской спальни в коридор, я увидела его силуэт. Он вошел и сел на край кровати. Я возблагодарила темноту, скрывающую мое лицо.
– Что случилось, милая? – прошептал он.
– Ничего, – ответила я. – Прости, если разбудила вас. Просто плохой сон.
– Опять? – спросил он мягко. Уж очень часто меня стали мучить ночные кошмары, и мы оба это понимали.
– Пустяки, – отмахнулась я, стараясь, чтобы мой голос звучал беззаботно.
Папа снял очки и протер их футболкой.
– Знаешь, что твой дедушка говорил мне про плохие сны?
Я знаю, что дед говорил мне, но сомневаюсь, что папе он говорил то же самое, поэтому покачала головой.
– Он уверял, что плохих снов не бывает. Есть просто сны. А когда мы называем их плохими или хорошими, то сами придаем им это значение. Знаю, это вряд ли поможет, Мак. Знаю, что легко об этом рассуждать, когда ты уже проснулась. Но беда в том, что сны застают нас безоружными.
Боясь сказать что-нибудь не то, я просто кивнула.
– Хочешь… поговорить об этом? – Он имел в виду не себя и не маму. Он имел в виду психотерапевта. Вроде Коллин. Но людей, желающих проникнуть в мою голову, и так больше чем достаточно.
– Нет. На самом деле, я в порядке.
– Уверена?
– Да, – я снова кивнула.
По его глазам я видела, что он хотел бы поверить, но не верит, и мое сердце сжалось. Дед часто говорил, что врать легко, а верить трудно. Ты можешь заслужить доверие людей и даже их веру в тебя. Но стоит возникнуть сомнениям, и вернуть доверие будет все труднее. Вот уже четыре с половиной года, с тех пор, как я стала Хранителем, я только и делаю, что пытаюсь завоевать доверие родителей, но вижу, как сомнения все больше подтачивают его. Дед сравнивал сомнения с течением реки, против которого ты плывешь, теряя силы.
