– Нет, – сказал он тихо, – я понимаю, что это не выход. Но ей просто нужно время. И отдых. Ей через многое пришлось пройти.
Снова бормотание.
– Нет, – ответил Роланд. – До этого еще не дошло. И не дойдет.
Он повторил:
– Я знаю, знаю, – и я заставила себя отойти от двери. Когда Роланд вошел в комнату, я сидела на полу и шнуровала ботинки.
– Мисс Бишоп, – обратился он ко мне, – как ты себя чувствуешь?
– Как будто заново родилась, – ответила я, поднимаясь на ноги. – Долго я спала?
– Четыре часа.
Каких-то четыре часа, а мне хочется петь. А сколько бы во мне было энергии после восьми часов полноценного сна?
– Удивительно, – сказала я. – Все совсем по-другому, когда мне не снится Оуэн.
Роланд скрестил руки и опустил глаза.
– Ты могла бы освободиться от него навсегда, – взгляд его серых глаз скользнул вверх. – Ты не обязана жить с этим бременем. Ни к чему постоянное напоминание о том, что тебе довелось испытать. Есть ведь варианты. Форматирование…
– Нет, – отрезала я. Под форматированием подразумевалось, что Архив сотрет мои воспоминания. И тогда жизнь будет полна пробелов. Я подумала об Уэсли, потерявшем целый день своей жизни, и о его Великой тете Джоан. Когда та ушла на пенсию, ее лишили воспоминаний о целых годах жизни – просто из предосторожности.
– Мисс Бишоп, – произнес Роланд, заметив мое отвращение, – форматированию подвергают не только тех, кто уходит на пенсию, или тех, кого надо держать в неведении.
– Да-да, еще и тех, кого признают непригодным…
Роланд возразил:
– Иногда люди хотят забыть только что-то плохое.
– Только плохое? – усомнилась я. – Роланд, все воспоминания перемешаны. Ведь в этом весь смысл! Жизнь хаотична. И я говорю «нет». – Я не верила, что они выберут лишь те воспоминания, которые мне захочется стереть. А если бы и верила, то это выглядело бы как бегство. А мне нужно помнить. – Мы уже об этом говорили.
– Да, говорили, но тогда тебя всего лишь мучили плохие сны. Но если у тебя снова начнутся отключки…
– Тогда мы с этим разберемся, – перебила я, давая понять, что разговор окончен.
Роланд поник, его руки повисли как плети.
– Хорошо. – Он взял серебряные часы со стола и сунул их обратно в карман. – Пойдем. Я тебя выведу.
Когда я шла за ним, то заметила, что путь остался прежним. В отличие от извилистых, меняющихся коридоров со стеллажами, дорога к комнатам Библиотекарей всегда была прямой.
Роланд проводил меня до приемной, и я поежилась, заметив, что за столом сидит Патрик. Он холодно взглянул на нас из-под очков в черной оправе и поджал губы. Опередив его, Роланд заговорил первым:
– Мне известно, что предшественник мисс Бишоп до своей смерти не успел закончить ее подготовку.
– Скажите на милость, – фыркнул Патрик. – И чего же ей не хватает?
Я недовольно нахмурилась. А кому понравится, когда о тебе говорят так, как будто тебя здесь нет? Никому. И уж тем более если речь идет о твоих недостатках.
– Хладнокровия, – ответил Роланд. – Там, где дело касается поединка, она прекрасно натренирована, лучше и быть не может. Но сохранять терпение и беречь силы – это приходит не сразу. Нужна практика.
– И как ты в этом ей поможешь?
– Медитация. Это в любом случае пойдет ей на пользу, когда она станет членом Отряда и…
– Если станет членом Отряда, – поправил Патрик, но Роланд продолжил:
– …она схватывает все на лету, так что и этому быстро научится. – Он выпрямился в полный рост. – И давай без лишних вопросов, пожалуйста. Мне бы хотелось сэкономить время всем нам.
Иногда я забывала, какой Роланд великолепный лгун. Патрик уставился на нас с недоверием, явно пытаясь понять, в чем тут подвох. Но в конце концов, он недобро улыбнулся, вперился в меня взглядом и, обращаясь к Роланду, сказал:
– Если ты думаешь, что сможешь научить мисс Бишоп спокойствию и терпению, что ж… удачи.
Роланд кивнул нам обоим и вернулся в Атриум, оставив меня со стражниками и Патриком. Я прикусила язык под его ледяным взглядом. Мы оба помнили, что именно он первым вызвал Агату и ходатайствовал, чтобы меня отстранили. Сейчас он молчал. И лишь когда я прошла мимо стражников и вставила ключ в замок, тихо, но отчетливо сказал:
– Спокойной ночи.
* * *
По пути к пронумерованным дверям я пыталась избавиться от неприятного привкуса во рту, который оставался у меня после каждой встречи с Патриком. Мне на глаза попалась метка, сделанная мелом. Она была начертана не на двери, а на каменной стене. Я нарисовала ее три с половиной недели назад, чтобы отметить место, где все случилось. Иногда я прохожу мимо, но порой останавливаюсь и воскрешаю воспоминания, заставляя себя пережить все заново. Роланду это не понравилось бы. Я знаю, что должна двигаться дальше, должна постараться забыть о произошедшем или же позволить Архиву стереть эти воспоминания, но не могу. Те события врезались в мой разум, оставив болезненные шрамы. И мне нужно помнить – не уродливые искажения, являющиеся в ночных кошмарах, а то, что произошло на самом деле. Мне нужно помнить, чтобы я могла стать лучше, сильнее. Дед говорил, что нельзя извлечь пользу из своих ошибок, если стараешься их забыть. Нужно помнить и учиться на них.
Я протянула руку к стене. Стоило лишь коснуться ее, как воспоминания ожили под моими пальцами. Я отмотала их назад, пока не нашла тот день. Я пролистала дальше, мимо ослепляющего света двери на Возврат, открытой Оуэном, мимо переплетенных в схватке тел, мимо ключа, которым он завладел обманом, к тому моменту, когда мне еще казалось, что я смогу его одолеть. Я точно знала, где это, потому что просматривала эту сцену множество раз, наблюдая свое поражение и пытаясь понять, в чем его сила и где я допустила ошибки. Я отмотала воспоминания и оказалась там за секунду до того, как началась борьба…
Оуэн протягивает руку, требуя окончание истории. Я собираюсь достать спрятанный нож.
Я знала, что сейчас произойдет. И это происходит.
Нет ни звука, ни цвета, только размытые движения. Я тянусь к ноге, на которой спрятала нож. Но я не успела даже коснуться его груди острием, как Оуэн делает выпад и перехватывает мое запястье. Резко прижав мою руку к стене, он налегает на меня всем своим весом.
В пальцах возникла фантомная боль.
Он сжимает запястье все крепче, и нож выпадает из рук. Я пытаюсь высвободиться, но не могу. Он хватает нож и, повернув меня спиной к себе, приставляет лезвие к горлу.
Он забирает у меня из кармана последнюю часть истории, а вместе с ней и недостающую деталь своего ключа. Затем отталкивает меня и начинает собирать ключ. Я не бегу, я ничего не делаю, просто стою и смотрю, держась за ушибленное запястье. Потому что я все еще думаю, что победа будет за мной.
