Симпатичная и худенькая девушка-блондинка сидела в припаркованном автомобиле. Печальное лицо ее блестело от слез. Одной рукой она крепко держала руль, другой – сжимала подвеску на шее. Я отмотала время немного назад. Теперь та же девушка сидела за мраморным кухонным столом, а напротив нее – женщина с бокалом вина в руке. По возрасту она вполне могла быть ее матерью. Я решила посмотреть, что будет дальше. В следующий миг девушка что-то выкрикнула – я видела лишь беззвучную картинку, и женщина швырнула бокал ей в голову. Девушка уклонилась и бокал, ударившись о шкаф за ее спиной, разбился вдребезги. Могу поклясться, я чувствовала гнев, боль и горечь, запечатленные на поверхности подвески.
Только я собиралась отмотать воспоминания еще дальше, как хлопнула дверь раздевалки. Я вздрогнула и выпустила нить. Моргнув, высвободилась из объятий прошлого как раз в тот момент, когда из-за угла вывернула Эмбер. Нахмурившись, я выпрямилась, сунула подвеску в карман рубашки и надела кольцо. Увидев меня, Эмбер сказала:
– Вот ты где! А мы уж подумали, что ты улизнула через заднюю дверь.
Я хотела спросить, кто это – мы, но она уже вытащила меня в вестибюль, где нас поджидали Уэс, Кэш и Гевин.
– Простите, – сказала я, – я не думала, что меня кто-то ждет…
– Не будь я таким ответственным куратором… – начал Кэш, но Уэс оборвал его.
– Мы решили, что тебе не мешает узнать, где тут кормят.
– Вчера я угощала всех пиццей, – добавила Эмбер. – Так уж повелось в первый день учебы. Но все остальное время нам придется довольствоваться тем, что есть.
Гевин фыркнул от смеха. Спустя несколько минут, когда мы пересекли лужайку и вошли в кафе, ну, или в столовую, как говорили в Гайд Скул, я поняла, почему он засмеялся. Довольствоваться?! Да в этой школе самое богатое и разнообразное меню, какое я когда-либо видела. Пять раздаточных стоек – каждая со своей переменой блюд, начиная с закусок и заканчивая десертом. Плюс отдельная стойка для напитков. Выбор блюд впечатлял: тут вам и обычная кухня, и вегетарианская, и даже веганская. Не забыли и о приверженцах здорового питания. Единственное, чего здесь не хватало, поняла я, не в силах победить зевоту, так это чего-нибудь тонизирующего. Здесь не было ничего кофеиносодержащего. Я становилась вялой и медлительной. Набирая еду на поднос, я с надеждой подумала: а вдруг в кампусе есть что-то вроде черного кофейного рынка? Об этом я и спросила Кэша, пока мы стояли в очереди в кассу.
– Увы, – вздохнул он, – политика Гайд Скул такова: никакого кофеина.
– А что насчет кофе, который ты принес вчера?
– Стащил из учительской. Только никому не говори.
Похоже, придется как-то справляться самой. «Ничего страшного, – успокаивала я себя. – Со мной все будет в порядке. Мне просто нужно что-нибудь съесть».
Покончив с обедом, мы составили пустые подносы на вытянутые руки Алхимика, и я взялась за учебник по алгебре. Еда и правда помогла взбодриться, во всяком случае, на некоторое время. Но спустя полчаса в мою голову вновь проник Оуэн. Он тихонько напевал ту самую песню, которую я слышала не раз в своих ночных кошмарах. Я чувствовала, как меня затягивает во тьму. Я зажмурилась, пытаясь стряхнуть морок, но голова отяжелела еще больше. Теперь Оуэн не только напевал знакомый мотив, но и…
– Это ваше домашнее задание на сегодня?
Я вскинула голову и увидела Гевина, сидевшего ступенькой выше. Я взглянула в книгу, лежавшую у меня на коленях, и кивнула.
– Догадываюсь, что у тебя – не оно, – я кивнула на книгу в его руках.
Он пожал плечами.
– Ты привыкнешь делать все наперед при любой возможности. Потому что рано или поздно ты неизбежно начнешь отставать.
Я подняла свой учебник.
– Это обычно происходит уже в первую неделю?
Он засмеялся коротким тихим смехом, будто выдохнул, и его лицо словно озарилось светом. А затем он поправил очки на носу, и у меня в груди все сжалось – на тыльной стороне его руки виднелись написанные маркером цифры. Конечно, это мелочь, пустяк, но мне сразу же остро вспомнился Бен. В тот день, когда он погиб, я высадила его на углу, рядом со школой. Перед тем, как разойтись, он нарисовал на моей руке человечка, а я в ответ – на его. Да, многие, очень многие студенты делают подобные пометки, но мало кто при этом похож на моего брата.
– Маккензи, – позвал Гевин, чеканя каждый слог.
– Да?
– В общем-то ничего такого, но ты так смотришь на меня…
Я опустила взгляд в учебник.
– Извини, просто ты мне кое-кого напомнил.
Он открыл свою книгу и вынул ручку из-за уха.
– Я надеюсь, кого-то хорошего?
Перед моим мысленным взором снова возник Бен. Но не такой, каким запомнился при жизни, а такой, каким он был в ту ночь, когда проснулась его История. В ту ночь, когда Кармен открыла ящик Бена, а я его разбудила. Я видела, как чернота поглощала теплый карий цвет его глаз. Видела, как он начал срываться и оттолкнул меня с силой, которой не могло быть у мальчика его лет. Затем вдруг упал на пол, а за его спиной блеснул золотой ключ. Роланд вернул тело Бена на полку и закрыл ящик, на котором высветилась ярко-красная табличка «ДОСТУП ОГРАНИЧЕН», хоть я и молила, стоя на коленях, этого не делать. Потом ящик, где покоился мой брат, исчез в стене Архива.
Я вчитывалась в условия задачи, но строчки расплывались перед глазами. На меня навалилась усталость, и защитные механизмы дали сбой. Все начало болеть.
– Маккензи, – повторил Гевин. – Он был хороший?
Кое-как мне удалось кивнуть и выдавить улыбку.
– Да, – сказала я тихо. – Он был хороший.
* * *
Я не могла дышать. Рука Оуэна сдавливала мне горло.
– Замри, – велел он. – Ты делаешь только хуже.
Он прижал меня к холодной земле, надавив одним коленом на грудь, другим – на больное запястье. Я пыталась вырваться, но это мне не помогло. Это никогда не помогает, когда он не торопится. А сейчас он не торопился. Он вырезал линии на моем теле, рассекая кожу от лодыжек к коленям, от коленей к бедрам, от бедер к плечам, от плеч к локтям, от локтей к запястьям.
– Ну вот, – сказал он, ведя нож от локтя к больному запястью. – Сейчас мы посмотрим, что у тебя внутри.
Если бы я могла дышать, то закричала бы. Форменная одежда потемнела и промокла от крови. Спереди на черной рубашке проступило красное пятно, будто меня облили краской. Подо мной растеклась кровавая лужа.
– Почти готово, – сообщил он, приставляя лезвие к горлу.
А затем кто-то с шумом подвинул стул, и я очнулась на уроке английского. Прошло всего несколько минут – преподаватель все еще читал вслух эссе. Но и этого хватило. У меня до сих пор дрожали руки, а во рту стоял привкус крови. Хорошо хоть я не закричала.
Я вцепилась в стол и попыталась стряхнуть оцепенение, оставшееся после кошмара. Сердце неистово колотилось в груди. Я знала, что все это не реально, а лишь игра воображения, где воплощением страхов Маккензи Бишоп выступала История, неоднократно покушавшаяся на ее жизнь. И все равно до конца дня я буду мечтать о комнате Роланда, представляя кушетку с черным одеялом и тихую музыку, льющуюся из приемника на стене. Мечтать о сне, в котором нет места кошмарам, и вонзать ногти в ладони, чтобы не уснуть.
