– Не хотела тебя расстраивать, – сказала я. – Не хотела, чтобы ты чувствовала себя виноватой. Не хотела, чтобы ты волновалась.
Гнев иссяк, и я чувствовала ужасную усталость.
– Слишком поздно, Маккензи, – покачала она головой. – Я уже волнуюсь.
– Знаю, – кивнула я.
Я тоже волновалась. Из-за того, что не смогу продолжать мою работу. Не справлюсь со всеми своими ролями. В голове у меня стучало, руки тряслись, глаза слипались, но я не могла пойти спать, потому что во сне меня поджидал вооруженный ножом Оуэн. Кроме того, в моем архивном списке было два имени. Я отвернулась.
– Ты куда? – спросил папа.
– Принять ванну, – ответила я, исчезая в ванной, пока меня никто не остановил.
Я встретилась взглядом со своим отражением в зеркале. Я на грани, и это бросается в глаза. Рядом с раковиной стоял стакан, я достала из аптечки несколько таблеток обезболивающего и запила их водой. Затем открыла кран. Ожидая, пока ванна наполнится, я села на пол, подтянула к себе колени и привалилась к стене. «Черт те что», – думала я, пытаясь вспомнить все свои оплошности, за которые дед отругал бы меня на чем свет стоит: не услышала вовремя полицейских, позволила себя поймать, потеряла два дня, не сразу сообразив, что меня подставляют. Однако, получается, и дед не так уж хорошо, как ему казалось, разделял две свои жизни.
«Он думал только о себе, и будь я проклят, если ты будешь вести себя так же, как он!»
Вот значит, каким папа его видел? Такой видят меня родители?
Равномерный звук льющейся воды успокаивал. Я закрыла глаза и сосредоточилась на нем. Шшшшшшш. Мышцы расслабились, в голове прояснилось. И вдруг сквозь монотонный шум воды я услышала другой звук, похожий на постукивание металла о фарфор. Я открыла глаза – на тумбе сидел Оуэн и постукивал кончиком ножа о раковину, подражая тиканью часов.
– Эти тайные жизни… Сплошная ложь. Ты еще не устала?
– Убирайся.
– Думаю, уже пора, – сказал он, продолжая постукивать ножом: тик-так, тик-так…
– Что именно?
– Пора перестать скрывать правду и делать вид, что ты в порядке, – он усмехнулся. – Пора показать всем, что ты на самом деле сломлена.
Он перехватил нож, я вскочила и бросилась к двери. Но он спрыгнул с тумбы и преградил мне путь.
– Э-э-э, – протянул он, размахивая ножом из стороны в сторону. – Я никуда не уйду, пока мы не покажем им правду.
Оуэн вертел передо мной лезвием. Я приготовилась к нападению, но этого не произошло. Он вдруг положил свое оружие на тумбу. Теперь нож лежал между нами, ровно посередине. Как только он убрал руку, я бросилась вперед, но едва успела схватить нож, как Оуэн прижал мои пальцы к тумбе. В следующую секунду он оказался у меня за спиной и поймал мою левую руку, стиснул запястье. Он словно заключил меня в кольцо: его руки на моих руках, ладони – на моих ладонях, грудью прижался к спине, щекой – к моей щеке.
– Мы подходим друг другу, – произнес Оуэн с улыбкой.
– Отстань от меня, – прорычала я, пытаясь высвободиться из его железной хватки.
– Ты даже не стараешься, – шепнул он мне на ухо. – Просто плывешь по течению. В глубине души, я знаю, ты хочешь, чтобы они увидели, какая ты на самом деле. – Он выкрутил мою левую руку запястьем кверху. – Так покажи им.
Рукав задрался, и я увидела, как на коже сами собой появились буквы: «Сломлена»!
Оуэн крепче стиснул мои пальцы, в которых был зажат нож, и поднес лезвие к другой руке, чуть ниже сгиба локтя, там, где начиналась буква «С».
– Прекрати, – прошептала я.
– Посмотри на меня. – Я увидела в зеркале его ледяные синие глаза. – Ты устала, М.? От лжи? От пряток? От всего?
– Да.
Не знаю, подумала я это или произнесла вслух, но на меня тут же снизошло странное спокойствие. На миг возникло ощущение, что это все нереально. Это просто сон. Потом Оуэн улыбнулся и вонзил нож.
Вспыхнула боль, такая внезапная и острая, что я задохнулась. Из пореза выступила и начала струиться кровь. Взор затуманился, я зажмурилась и схватилась за тумбу, чтобы удержать равновесие. В следующую секунду я открыла глаза, Оуэн уже исчез. Я стояла перед зеркалом одна, но все еще чувствовала боль. Взглянув на свою руку, я увидела, что истекаю кровью.
Нож Оуэна тоже исчез, а на тумбе блестели осколки разбитого стакана. Самый большой я держала в руке. Кровь сочилась между пальцами, сжимавшими стекло. На другой руке кровоточил глубокий порез.
В ушах стоял шум. Шшшшшшш. Я осознала, что это звук льющейся воды и увидела, что ванна переполнена, а в лужах на полу растворяются капли крови. Кто-то постучал в дверь и позвал меня по имени. Я едва успела швырнуть осколок в ванну, как мама открыла дверь и, увидев меня, закричала.
Глава семнадцатая
По мере того, как я становилась старше, мне стали сниться плохие сны. Родители оставляли свет включенным. Закрывали дверцы шкафа. Заглядывали под кровать. Но это не помогало, потому что я не боялась темноты, шкафов или чудовищ. Чудовища мне никогда и не снились, во всяком случае, те, что с клыками и когтями. Мне снились люди. Плохие люди днем и ночью проникали в мои сновидения и казались такими живыми, что я никогда не задавалась вопросом, настоящие ли они.
Однажды ночью в разгар лета дед вошел в спальню, сел на краешек кровати и спросил меня, чего я боюсь.
– Боюсь, что я застряну во сне, – прошептала я. – Что никогда не проснусь.
– Но ты проснешься, – пожал он плечами.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что такова природа снов, Кензи. Плохие они или хорошие, сны всегда заканчиваются.
– Но пока не проснусь, я не знаю, что это сон.
Он наклонился, опираясь обветренной рукой на кровать.
– Относись ко всему плохому, как к снам, Кензи. И неважно, насколько это страшно и мрачно. Так ты продержишься до того момента, когда проснешься.
* * *
Это плохой сон. Это ночной кошмар. Папа вел машину на бешеной скорости, а мама сидела сзади и зажимала рану на моей руке. Я закрыла глаза, ожидая пробуждения. Это сон. Мне все приснилось. Однако порез был настоящим. И боль настоящая. И кровь, забрызгавшая раковину в ванной, тоже настоящая. Что со мной произошло?
Я – Маккензи Бишоп. Я – Хранитель Архива. Та, кто просыпается среди ночи, та, кто не спит. Девушка из стали. А это все – дурной сон, и я должна проснуться.
Интересно, много ли Хранителей лишились рассудка?
– Мы почти на месте, – сообщила мама. – Все будет хорошо.
Нет. Хорошо уже не будет. У меня серьезные проблемы. Кто-то пытается меня подставить, но им и стараться необязательно. Потому что я не гожусь для этой службы. То есть, я изо всех сил пытаюсь, но ничего не получается. Ты устала?
