Я даже не взглянула на записку – так будет легче скрыть этот небольшой экспромт. Ведь воспоминания живых не организованы, и если Оуэну вздумается читать мои мысли, то пусть слышит шепот, но не видит образы. Кроме того, я сосредоточилась на чувстве вины, которая действительно терзала меня, пока я убирала записку в ящик и покидала комнату. Всю дорогу, пока я возвращалась в Атриум, сердце колотилось так, что едва не выпрыгивало из груди.
«Дерево, камень, витражи и всепроникающее чувство покоя», – так дед описывал мне маленькой Архив. Проходя мимо стеллажей, я подумала, что еще совсем недавно здесь и в самом деле витало умиротворение. Но в последнее время оно стало лишь воспоминанием, к которому я тянулась изо всех сил, но никак не могла ухватить. Теперь Архив это только: «Дерево, камень, витражи».
Больше дед ничего не говорил. Не предупреждал, что отсюда нет пути назад, не упоминал, что Библиотекари мертвы, не предостерегал, что бояться нужно не только Историй.
«Твоя жизнь полна тайн и лжи, потому что таков Архив».
Я заглушила голос Оуэна, звучавший в голове, пока сама не поверила в его слова. Я прошла через распахнутые двери в приемную и сразу почувствовала неладное. Я поспешила вперед, но было уже поздно. Массивные распашные двери захлопнулись за моей спиной. Я повернулась и увидела Агату. Ее кроваво-красные волосы и кремовое пальто казались ярким цветным пятном на фоне темного дерева.
Я бросила взгляд на Патрика, сидящего за столом. Конечно же, это он ее вызвал.
– Мой список пуст, – доложила я как можно спокойнее.
– А я закончила с Отрядом, – сообщила Агата. Ее голос утратил мягкость и спокойствие. – И терпение мое тоже кончилось. – Она шагнула ко мне. – Ты заставила меня искать виновных там, где их нет, мисс Бишоп, и мне дурно от всего этого. Я хочу, чтобы ты ответила честно. Как ты открыла двери в бездну?
– Я их не открывала, – ответила я, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрогнул, но все же отступила на шаг к дверям, охраняемым стражниками.
– Я тебе не верю, – заявила она, снимая черную перчатку и подходя ко мне. – Если ты невиновна, тогда докажи это.
Я покачала головой.
– Почему ты не хочешь пустить меня в свои мысли? Боишься, что я там что-нибудь найду? Невиновным нечего скрывать, мисс Бишоп. – Она сняла вторую перчатку.
– Я не дам вам разрешения.
– Мне плевать, – прорычала она, схватив меня голыми руками за ворот рубашки.
– Агата, – предостерег Патрик, но она не слушала.
– Да ты хоть знаешь, как ты ничтожна? – зашипела она. – Всего лишь мелкий винтик в колесе великой машины. И ты имеешь наглость отказать мне? Перечить мне? Знаешь, как это называется?
– Свобода? – бросила я вызов.
Холодная улыбка тронула уголок ее рта.
– Предательство.
Я почувствовала, как оба стражника подошли ко мне сзади. Не успела я оглянуться, как они схватили меня за плечи и запястья, завели руки за спину, вывернув так, что у меня подогнулись колени. Действовали они умело и быстро. Пульс участился, в глазах потемнело, но прежде чем у меня случилась очередная отключка, прежде чем я, не помня себя, стала бы отбиваться от стражников, Агата сжала мои виски. Сначала я слышала тишину, а затем меня пронзила боль.
Глава двадцать седьмая
Жгучая боль когтями впилась в мой мозг. Агата убрала руки, и боль стихла. Стражники отпустили меня, и я рухнула на колени. Подняв глаза, я увидела, что Роланд держит Агату за запястье, а у входа в Атриум стоит Патрик, удерживая одну створку дверей открытой.
– Что ты делаешь? – рявкнул Роланд.
– Выполняю свою работу, – ледяным тоном ответила Агата.
– В твою работу не входит пытать Хранителей у меня в приемной.
– У меня есть все основания, чтобы…
– Если у тебя и в самом деле есть основания, тогда получи разрешение в Совете. – В его голосе отчетливо звучал вызов, и Агата напряглась. Едва заметная тень страха омрачила ее идеально гладкое лицо. Обращение к Совету означало, что она не только допустила еще один случай вероломства, но и не сумела раскрыть источник. – Ты не тронешь ее без одобрения.
Роланд выпустил запястье Агаты, но продолжал испепелять ее взглядом.
– Мисс Бишоп, – сказал он, когда я поднялась на ноги. – Думаю, вам лучше вернуться на занятия.
Я кивнула и, дрожа, повернулась к двери, как вдруг Агата произнесла:
– Она кое-что взяла у тебя, Роланд.
Я оцепенела, зато он и виду не подал. Его лицо оставалось абсолютно непроницаемым, даже когда Агата добавила:
– Записную книжку.
Я не могла заставить себя поднять на него глаза, но чувствовала, как его взгляд буквально придавил меня к полу.
– Знаю, – соврал он, – я ей сам ее дал.
Только тогда я осмелилась взглянуть на него, но он уже смотрел на Агату. Я была на пороге, когда она сказала ему:
– Ты не сможешь ее защитить.
Но его ответ я не услышала, скрывшись в темноте.
* * *
Я шла, не останавливаясь, до самого кабинета Даллас, и явилась раньше времени. Ее еще не было, но я опустилась на кушетку. Сердце в груди бешено колотилось. Я до сих пор ощущала на висках руки Агаты и нестерпимую боль, пронзившую меня, когда она вытягивала мои воспоминания. Еще бы чуть-чуть, и…
Я достала из кармана блокнот Роланда. Воспоминания загудели под кожей, но я не стала их читать – я и так переступила черту, взяв блокнот без спроса. Я закрыла глаза.
Кто-то сказал:
– Впечатляет.
Я открыла глаза и увидела Оуэна. Он сидел в кресле Даллас и пристально смотрел на меня, рассеянно вертя в руках нож.
– Должен признать, – продолжил он, – я сомневался, что ты это сделаешь.
– Я полна сюрпризов, – сухо сказала я. Он протянул руку к блокноту. Помедлив, я отдала его и добавила: – Он очень важен для кое-кого.
– В Архиве все важно, – заметил он, забирая у меня блокнот.
Коснувшись моей руки, он задержал пальцы. Я разгадала его прикосновение: он читал мои мысли. Меня наполнила его тишина, в то время как поток моей жизни хлынул к нему. Я знала, что сейчас он видит нашу схватку с Агатой, я видела это по его расширенным глазам.
– Она разозлилась, потому что я не позволила ей проникнуть в мой разум.
– Хорошо, – кивнул Оуэн, отодвигаясь.
Он принялся листать блокнот Роланда, но делала это на удивление бережно.
– Даже странно, – пробурчал он себе под нос, – что, мы так привязываемся к вещам. Мой дядя не мог расстаться со своим армейским жетоном. Носил его на шее, не снимая, вместе с ключом, как напоминание. Он участвовал в обеих войнах, мой дядя. Героем был. Потом вступил в Отряд. Отличался редкой преданностью. Когда дядя вернулся со второй войны, мне исполнилось одиннадцать, и он начал меня тренировать. Добрым и ласковым он никогда не был, войны и Архив вытравили из него всю мягкость, но я всегда верил в него. – Оуэн закрыл блокнот Роланда и провел пальцем по обложке. – В четырнадцать меня приняли в Архив. В ту же ночь дядя пришел домой и выстрелил себе в голову.
