– Нет, так не пойдет, – твердо сказали они. – Нам сюжет пора перегонять в Москву, а перегонять пока нечего. Вон недалеко вокзал, идите туда и садитесь на рельсы. А мы снимем. Будет хороший сюжет. А то все уже бастуют, а вы нет.
Шахтеры подумали и пошли на вокзал. Так началась эта история». В остальном Андрей Колесников также пытался описать происходящее как абсурдное действие, совершаемое людьми, не понимающими, есть ли в происходящем какой-то смысл: «Четвертый день шахтеры играли в карты и лузгали семечки. Полторы тысячи человек лузгали семечки. Сильный ветер без конца подметал шелуху, и вихрь ее всё время кружил над лагерем». Он же приводил данные о том, что участники протестов с разных шахт находятся в разном положении в зависимости от активности профсоюзов. В частности, когда одни получают трехразовое питание, другие сидят на рельсах впроголодь, и солидарности между горняками разных шахт не наблюдается («Шахтеры сидели на своем до конца», «Коммерсант», 26.05.1998).
У Колесникова приводятся многочисленные детали посещения лагеря шахтеров эмиссарами разных политических сил, в частности, «Трудовой России», а также движением Льва Рохлина. Сам Рохлин, по свидетельству Колесникова, также приезжал в Ростовскую область. Впрочем, как рассказывает журналист, после того, как в результате многочисленных совещаний с региональными властями и руководителями предприятий Немцову удалось найти и перечислить шахтам часть средств, которые задолжали потребители угля, акция начала достаточно быстро сворачиваться.
Директора шахт также принимали участие в переговорах и фактически выступали посредниками между протестующими и правительством. Колесников приводит, в частности, такой диалог между работниками шахты «Западная-Капитальная» с директором шахты Николаем Лазаревым:
«- Мужики, забудьте о деньгах за 96-й год, – сказал директор. – Не даст. Забудьте, а? А за 97-й можно побороться. Тем более за 98-й. Тем более, что тут все свои, журналистов нет (я к этому времени провел с шахтерами уже целый день и, видимо, не сильно от них отличался. – А.К.). Ну что, сильно много нам должны, что ли? Понемногу давали практически каждый месяц, как и всем. Переговоры – это всегда торг. Вот и давайте торговаться. У него, мне кажется, еще немного денег в запасе есть. Он, говорит, нашел 174 миллиона. Но я чувствую – еще есть! Надо вытрясти. Так что вы пока тут стойте. А потом, может, и хватит, мужики. А?
– Может, и хватит, – сказал кто-то неуверенно.
– Не хватит! – вскочил с лавки молодой парень. – У меня пять миллионов накопилось с 96-го года.
Мне их жалко! Пускай всё до копейки возвращает.
– Я чего боюсь-то, мужики, – перешел на громкий шепот директор. – Вы знаете, тут рядом дивизия „Дон“ стоит.
– Знаем, – осторожно сказали мужики.
– Если не пойдем ему навстречу, он объявит чрезвычайное положение, приведет дивизию, разгонят – и не видать нам и этих денежек, а денежки не такие уж маленькие, нам, по секрету скажу, больше всех дали» («Шахтеры сидели на своем до конца», «Коммерсант», 26.05.1998).
По сообщению Колесникова, через некоторое время директора всех шахт, участвующих в протесте, приехали к своим шахтерам уговаривать их покинуть пути: «Больше денег Немцов не достанет, похоже, выложился до конца. Если не уйдете, отнимут и это. А то и пострадать можно, дивизия-то, как известно, рядом». Поскольку на некоторых шахтах действительно начали выдавать задолженность, то постепенно протестующие начали расходиться и, в конце концов, блокада путей была снята.
При всей возможной предвзятости Колесникова ясно, что, несмотря на радикальность лозунгов, среди которых фигурировали отставка президента и правительства, фактически рядовые участники готовы были удовлетвориться простой выплатой хотя бы части задолженности. Тем не менее в российских условиях тех лет даже эта проблема требовала принятия чрезвычайных мер. Потенциальная возможность применения силы со стороны властей, судя по всему, тоже учитывалась, однако и в этом случае шахтеров приходилось пугать стоящей где-то недалеко армейской дивизией. То есть всем было ясно, что задействовать в разгоне шахтеров милицию не удастся.
Одновременно с Немцовым в другой протестный регион – Кемеровскую область – отправился вице-премьер Олег Сысуев, а в Коми, где также проводились совещания и решался вопрос о выделении финансирования шахтерам, – министр экономики Яков Уринсон.
К переговорам Олега Сысуева с кузбасскими шахтерами относится эпизод, вошедший в книгу воспоминаний Бориса Ельцина: «…Вице-премьер Олег Сысуев, отвечавший за социальные вопросы, метался из одного региона в другой, почти не глядя подписывал любые соглашения, лишь бы договориться. В одном из таких подписанных им документов я с удивлением обнаружил пункт о том, что да, правительство согласно с тем, что Ельцин должен уйти в отставку. Конечно, юридически этот договор был нелепым, я попросил сохранить его как историческую ценность. Но вместе с тем было понятно: правительство находится уже почти в невменяемом состоянии»
[6]. Подписанная Сысуевым бумага, по-видимому, дала много поводов для разговоров во властных кругах. Во всяком случае, сам Олег Сысуев упоминает эту историю в своих воспоминаниях о Немцове, при этом, по его словам, именно Немцов любил рассказывать об этом случае, придумывая многочисленные подробности. «И у Бориса потом была любимая легенда, что я, якобы, подписал условия освобождения Транссиба в Анжеро-Судженске, но одним из пунктов была отставка президента Ельцина. И что, якобы, злой [кемеровский губернатор Аман] Тулеев – Боря очень красочно всё это всегда рассказывал – завел меня в темную шахту вместе с какими-то бородатыми шахтерами и угрозами заставил подписать этот документ. Я никогда не опровергал это, хотя всё было не совсем так», – говорит Олег Сысуев
[7].
Впрочем, это действительно весьма красноречивый эпизод, свидетельствующий о том, насколько ответственно власти относились тогда к подписываемым документам (а равно и о том, насколько люди действительно собирались бороться за свои требования).
Следует заметить, что Кемеровская область, где оказался перекрыт Транссиб в это время, уже возглавлялась Аманом Тулеевым, считавшимся оппозиционно настроенным по отношению к действующей власти. Однако к радикальным шахтерским протестам Тулеев отнесся с недоверием и скепсисом. 20 мая в Кузбассе была объявлена чрезвычайная ситуация. Тулеев постоянно подчеркивал, что блокада железных дорог ударяет по предприятиям региона, и явно не собирался солидаризироваться с шахтерами.
О позиции Тулеева можно судить, в частности, по публикациям журналистки Аллы Головановой в Кемеровской газете «Левый берег». Алла Голованова в течение многих лет писала восторженные статьи о Тулееве и даже опубликовала их отдельным сборником. В одной из статей периода майской «рельсовой войны», которую можно считать высоким образцом провинциальной прогубернаторской публицистики тех лет, есть такой пассаж: «Кто сегодня убивает свою малую родину – Кузбасс? Мы. Кому станет плохо от того, что умрут домны в мартеновских цехах, остановятся заводы и фабрики, перестанут ворчать на полях трактора? Нам… Не Ельцин и бестолковые реформаторы хрипят от удушения, а мы – кузбассовцы, ждущие милости от Москвы, пугающие ее самоубийством»
[8].
