Проекты общих блоков много раз формировались, но всегда ненадолго и невсерьез – в последний момент кто-то обязательно заявлял: "Наших людей мало в первой десятке списка – мы уходим". В Тернополе или Львове каждая организация имела возможность претендовать на неплохой процент на выборах, партии выводили сотни людей – в результате молодежь ругалась за возможность первыми пойти в колонне. На местном уровне в южных и восточных областях картина была другой. Участники партий варились в одном котле, так как они были все "за Украину", а киевские конфликты были далеки и непонятны. Когда вас на весь город 30 человек, а коммунисты как минимум могут вывести 150, то это странно – не подавать руки из-за разногласий лидеров.
Тогда коммунисты еще были активны. Например, в 1997 году во Львов приехали автобусы коммунистов и случилась массовая драка. С каждой из сторон выступило несколько сотен человек. Лидер СНПУ Парубий говорил, что приехали люди из Донецка и у всех арматура, но кто знает, как было на самом деле. Компартия плотно сотрудничала с клубами бокса и боевых искусств. Например, занимается коммунист, а в случае кипеша подтягивает пацанов. КПУ также финансировала выезды на состязания, в ответ их людей назначали почетными председателями – такое практиковалось у нас в Запорожье.
Была активна компартия и в самом Львове. Когда его присоединили к Союзу, то со всех уголков страны съехались партработники и технические специалисты, жившие обособленно от всего города. В этих районах новостроек было больше русскоязычных – были свои журналы и клубы. На востоке до последнего времени массы также слабо представляли, кто такой Бандера – не могли без ошибки произнести его фамилию, но уже ненавидели. Благодаря советским штампам для них это было чуждо, и на этом фоне "Партия регионов" Виктора Януковича могла легко мобилизовать людей рассказами, как из Львова уже выехало несколько автобусов нацистов. Например, в Херсоне считали так: если ты за Бандеру, значит понаехал. Когда показывал местную прописку в паспорте, то лишь качали головой.
У меня сохранилась коллекция листовок, где авторы пишут: "50 лет назад освободили город-герой Киев от фашистских захватчиков, а теперь бандеровцы шагают по Крещатику. Как же так?" В западных областях к ребрендингу, что Бандера уже герой, а не предатель, спокойно отнеслись, так как это семейная история. Аполитичный обыватель помнит про репрессированного деда, поэтому колонна под красно-черными флагами для него – это что-то свое.
В нише защиты обычных людей в то время коммунисты работали более плотно, и на фоне социальной нестабильности большое количество людей голосовало за левых. Ситуация начала меняться лишь во второй половине нулевых, когда сами коммунисты ограничились темой НАТО и защиты русского языка, а правые вошли в тему экологии, трудовых прав, незаконной застройки и т. д. В первую очередь, это делали автономные националисты, выступавшие против необходимости формальных партий, но неформальные лидеры все сплошь были помощниками депутатов от партии "Свобода", которую до ребрендинга знали как СНПУ.
УНСО пыталась экспериментировать: уйдя от программы времен Второй мировой войны, ее члены получили новых сторонников, но потеряли традиционный электорат. Если смотреть газеты тех лет, то видно, как руководство обвиняли за крен в сторону Мао Цзэдуна и Фиделя Кастро. Люди пришли бороться за незалежную Украину, а им втюхивают про евразийство и анархизм – в итоге такая алхимия также не дала электоральные плоды. Единственное исключение – это "Конгресс украинских националистов", создавший либеральный вариант бандеровской идеологии – благодаря этому на местном уровне провели десятки депутатов и получали стабильное финансирование от бизнесменов средней руки и диаспоры. Правда, всё закончилось кризисом партии в конце девяностых.
Еще недавно у многих старых националистов были мысли, что в общем-то они всю жизнь занимались не тем, ведь они не нашли ключ к людям. "Ходили в вышиванках и кричали лозунги, а умные прагматичные ребята приватизировали заводы. Из-за отсутствия опыта мы откровенно побоялись идти в верхи, брать власть и ответственность на себя. Общество решило, что пусть "красные директора" управляют, раз уж знают, как работает система. Сегодня мы такие же маргиналы, как и были, а у тех умников все ресурсы, чтобы протолкнуть свою точку зрения", – признался один из спикеров.
После начала боевых действий в Донецке в 2014 году активисты уверены, что у них появился второй шанс раскрыть глаза людям, которые прежде не верили в необходимость запрета компартии и сепаратистских тенденций. "Нам не верили, считали дураками, но вот мы оказались правы", – заявил один из ультраправых.
При этом языковой вопрос до сих пор остро стоит в украинском национализме. Русский язык, несмотря на противодействие, активно использовался националистами в южных и восточных областях, но публично активисты предпочитали говорить на украинском. В УНСО меньше всего заморачивались – там было относительно немало русскоязычных. При этом Лупынос даже писал статью на русском, ведь он отсидел полжизни в советских лагерях и в быту, как и другие лидеры, говорил чаще на русском.
Гораздо щепетильнее к этому вопросу относились в "Державна самостійність України". ДСУ прошла эволюцию идеологии, и со временем их отличительной чертой стал этноцентризм – никто из правых так, как они, не уделял внимания вопросам национального происхождения человека. Именно их чаще всего обвиняли в русофобии и антисемитизме. Для всех прочих "москаль" – это термин политического характера, а для ДСУ этнонационализм и чистота украинской нации были прежде всего. Сейчас круг националистов в разы расширился, но при этом гражданский национализм – верность своему государству, а не знание языка – вытеснил этнонационалистов. Сегодня наиболее догматичных последователей учения, которые отвергают какой-либо компромисс, называют "вышиватой". Они требуют повсеместной мовы – в ответ им говорят: "Даже на фронте не стоит так вопрос, так зачем в тылу нам лишние споры?"
Материал подготовил Дмитрий Окрест
Кавказская кухня
Бывший премьер-министр Грузии Тенгиз Сигуа о конфликте Гамсахурдии и Шеварднадзе
В СССР интеллигенция на Кавказе чувствовала свое ущемленное положение, так как была лишена возможности занимать руководящие должности в партии. Накопленный символический капитал не помогал себя реализовать до перестройки, после ослабления хватки Москвы вчерашних интеллигентов выбросило на передовую. Среди чеченских полевых командиров – актер драмтеатра Ахмед Закаев и поэт Зелимхан Яндарбиев. Главой Южной Осетии стал этнограф Людвиг Чибиров, а ставшего в 1991 году президентом независимой Грузии Звиада Гамсахурдию – переводчика Шекспира и Бодлера – низложили годом позже скульптор Тенгиз Китовани и кинокритик Джаба Иоселиани.
Гражданская война между сторонниками старого президента Гамсахурдии и нового президента Шеварднадзе окончилась к декабрю 1993 года. Политическим итогом противостояния стала неподконтрольность центру Абхазии, Аджарии и Южной Осетии и сохранение российских военных баз. О трагических днях закавказской республики рассказывает 82-летний доктор технических наук Тенгиз Сигуа, бывший премьером при обоих президентах.
