Митинг при этом имел свой пресс-центр и фонд помощи. Заведовал им имам одной из сельских мечетей Косим Рахмонов. Для участников организовывалось питание. В общем, применялись те стандартные организационные меры, которые в нулевых годах в России будут считаться признаками инспирированного извне и организованного по западным технологиям "Майдана".
В Таджикистане проявилась закономерность, характерная для многих других союзных республик – русскоязычное население в большинстве своем принципиально устранилось от участия в общественном противостоянии и смотрело на новую оппозицию с большой дозой недоверия. Отчасти в этом были виноваты беспорядки февраля 1990 года. Однако в Таджикистане, если судить по ряду публикаций тех дней в российской и местной прессе, оппозиционеры предпринимали попытки привлечь русскоязычное население на свою сторону. Об этом, в частности, писали корреспонденты "Независимой газеты" Олег Панфилов (впоследствии сблизившийся с таджикской оппозицией и работавший на контролирующимся оппозиционерами телевидении, в нулевые годы он переехал в Грузию и стал пылким сторонником Михаила Саакашвили) и Игорь Ротарь. В целом, газета, скорее, сочувствовала оппозиции, хотя корреспонденты, работавшие на месте, осознавали возможные драматические последствия развития событий.
24 сентября в материале "Неокоммунизм или Ислам" Игорь Ротарь изложил свое мнение: демократическая оппозиция не сможет победить в Таджикистане, поскольку большинство сельского населения с трудом понимает ее взгляды. А единственной реальной альтернативой бывшим коммунистическим функционерам могут оказаться лишь исламские движения. Он же отмечал: "Большинство русскоязычного населения – яростные противники таджикских демократических движений: понятия "местный демократ" и "националист" для них нередко тождественны". Также он заметил еще одну особенность, которая в дальнейшем будет проявляться и в других республиках: русскоязычные жители поддерживали коммунистические движения и символику, видя в них гарантию от местной национальной стихии, к которой они относились с опаской. В частности, он приводит высказывание анонимного русского жителя Душанбе: "Я убежденный антикоммунист, но для меня лучше, чтобы этот проспект носил имя Ленина, а не, скажем, Исламской революции".
Правда, Олег Панфилов в репортаже от 26 сентября, озаглавленном "10 тысяч человек митингуют на центральной площади Душанбе", наоборот, писал о том, что русские в митинге участвовали: "В отличие от февральских митингов прошлого года русские не только выступают, но и приходят на митинг целыми группами и поодиночке, чтобы посмотреть на то, что раньше их пугало, а точнее, чем пугали их официальные источники информации республики".
В материале о митинге Михаила Лебедева, опубликованном в душанбинской "Народной Газете", упоминается жалоба одного из участников митинга, гармского учителя Мунавара Мунаварова, что "русское население не идет на площадь, мало идет", там же Михаил Лебедев отмечает, что "действительно, недостатка в лозунгах, призывающих русских, русскоязычное население на митинг, на площади нет. Как нет недостатка и в призывах не страшиться идти на митинг".
"Московские новости" опубликовали 6 октября восторженную статью Асаль Азамовой "С площади Свободы – к свободе?", посвященную душанбинскому митингу. Один из фрагментов этой статьи стоит привести целиком: "Удивительное зрелище – митинг на площади Озоди (Свобода). На укрытом постаменте бывшего памятника Ленину – портреты Горбачева и Ельцина. На трибуне, где раньше сановитые руководители приветствовали праздничный люд, теперь выступают народный депутат и сельский мулла, женщина из дальнего кишлака и кандидат философских наук. Отсюда запевают стихи, ставшие в эти дни гимном, на заре здесь звучит призыв к молитве". Среди прочего в статье, однако, отмечалось, что русские, скорее, опасаются митинга. "В эти дни усилилась их миграция за пределы республики", – упоминалось в материале Азамовой. Стоит заметить, что, несмотря на восторг от колоритности митинга, Азамова упоминает и о том, что многие душанбинцы считают митингующих "бездельниками, которых привели на площадь муллы" и признает, что многие участники действительно приехали из села.
В целом, ситуация в Душанбе в материалах московских газет представлялась как натиск разнообразных антикоммунистических сил на консервативную номенклатуру, что, скорее, вызывало поддержку. То, что не вполне вписывалось в "прогрессивную" трактовку, например, роль мулл и значительная доля сельских жителей среди участников, замечалось и отмечалось, но, судя по всему, не виделось достаточным, чтобы изменить отношение к "партийной номенклатуре".
Как бы то ни было, "демократические" лозунги и апелляция к Горбачеву и Ельцину действительно вызвали реакцию со стороны Москвы. Отозваться решил Михаил Сергеевич. Разумеется, говорить о какой-то реальной власти, которой бы обладал Горбачев после августа 1991 года, довольно проблематично. Однако у него сохранялся авторитет главы Советского Союза, что в условиях Средней Азии было немало. К тому же в конце сентября Борис Ельцин вместе с Нурсултаном Назарбаевым решили продемонстрировать, что главы республик могут без союзного центра успешно разрешать региональные конфликтные ситуации, и отправились с миссией в Нагорный Карабах. Полная неудача этой акции, возможно, внушила некоторые надежды Горбачеву и побудила его продемонстрировать собственное умение посредничать в региональных конфликтах. Правда, полное отсутствие каких-либо реальных властных ресурсов привело к довольно специфическому решению. От имени президента в Душанбе отправились мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак и академик Евгений Велихов. Обе фигуры объединяло членство в созданном после августа 1991 года Политическом Консультационном совете при Президенте СССР – это была одна из немногих структур, которой Горбачев мог самостоятельно распоряжаться.
Миссия Собчака и Велихова считалась посреднической, однако они сделали достаточно много реверансов в сторону оппозиции. В частности, Собчак выступил перед митингующими на площади Озоди, сказав в своей речи: "Нет и не может быть свободы для русских без свободы для таджиков".
Результатом посреднической деятельности Собчака и Велихова стала организация переговоров между представителями Верховного Совета Таджикистана и оппозицией, на которых были достигнуты важные компромиссы: Рахмон Набиев соглашался формально отказаться от должности председателя ВС на время президентской кампании, а сами выборы переносились на 24 ноября. Кроме того, снимались ограничения на регистрацию религиозных партий – то есть Исламская партия возрождения Таджикистана (ИПВТ) могла получить официальный статус.
Характерно, что Велихов и Собчак сообщили о результатах переговоров на пресс-конференции 6 октября, где кроме них присутствовали оппозиционеры, а также фактически присоединившийся к ним официальный мусульманский лидер Таджикистана казиколон Акбар Тураджонзода. Представители Верховного Совета в конференции не участвовали.
После заключения соглашения митинг прекратился: разнообразные оппозиционные группировки фактически добились, чего хотели, главное – временного ограничения прав Набиева, а также признания ИПВТ.
Перенос президентских выборов, а также разные знаки поддержки, оказанные со стороны советских/российских демократических движений, впрочем, не стали решающим фактором. На выборах 24 ноября Рахмон Набиев одержал победу. Его соперником, представлявшим объединенную оппозицию, был последний глава Союза Кинематографистов СССР Давлат Худоназаров. Он обвинил Набиева в подтасовке голосов – возможно, первое подобное обвинение на президентских выборах на пространстве СССР. Оппозиция действительно почти не контролировала местные избирательные комиссии. Тем не менее добиться рассмотрения дела всерьез Худоназаров не смог.
