Решение принимал лично президент Ельцин после того, как я обнаружил в документах Политбюро решение о расстреле пленных и доложил об этом Ельцину. Президент тогда спросил мое мнение о том, как это может повлиять на отношение, не ляжет ли вина на современную Россию. Я сказал ему, что из документов следует, что решение приняло Политбюро, то есть не орган государственной власти. Если бы, как до того говорил Горбачев, выяснилось, что пленных велел расстрелять Берия, то есть глава НКВД, государственного ведомства, всё было бы сложнее. А так – это преступное решение, принятое руководством компартии. Но надо сказать, что Ельцин и без этого был впечатлен увиденным. Я видел, как он прослезился, когда читал документы. А дальше всё развивалось, как в кино. Ельцин берет телефонную трубку, звонит Леху Валенсе. Валенсы на месте не было, он требует: найдите. Через 7 минут Валенса перезвонил. Я всё это время сидел в кабинете, слушал разговор, и вдруг Ельцин объявляет: "Завтра утром к Вам приедет мой представитель и привезет документы". Я думаю – ну, пошлют фельдъегеря, наверное. И вдруг он называет мою фамилию. А я, конечно, совершенно не готов – как, завтра в Варшаву. Я, потрясенный, возвращаюсь к себе, потом соображаю, опять звоню Ельцину и говорю: "Борис Николаевич, как я поеду, у меня ведь даже загранпаспорта нет". Тот расхохотался, сказал: "Не царское это дело". И бросил трубку. Через полчаса мне привезли новый паспорт, который выписывали, видимо, тут же на бегу – с чернильными пятнами и ошибками во всех сведениях обо мне. Но ничего – полетел в Варшаву. Так же на ходу приходилось решать вопросы протокола. Ведь я представлял Россию на особом событии, для которого нет своих стандартов. Например, в аэропорту у трапа мне пришлось вступить в спор с приехавшим меня встречать сотрудником Леха Валенсы, который просил показать ему документы. Я говорил, что я приехал к польскому президенту как посланник президента России и покажу документы только ему. Тот требовал, что ему надо доложить о содержании материалов Валенсе, но я настаивал, говоря, что это не его дело и документы будут переданы только президенту. Ведь здесь шла речь о значении церемонии и государственном престиже России.
Для поляков это было огромное событие. На церемонии вручения был польский нобелевский лауреат поэт Чеслав Милош, туда приехал Збигнев Бжезинский. Мы, в общем, наверное, даже не можем представить значение этого акта для Польши.
Во всех ли случаях решение об обнародовании и передаче документов принималось на уровне президента?
В важных случаях – да. Хотя по каким-то менее значимым вопросам я мог принять решение самостоятельно. Было, пожалуй, одно принципиальное исключение, когда я самостоятельно, минуя президента, решил обнародовать очень важный документ, понимая все риски. Это было в 1992 году, когда Конституционный Суд рассматривал вопрос о запрете компартии. В это время ко мне подошел Александр Яковлев, выступавший на суде свидетелем, и сказал: "Рудольф Германович, я хочу найти пакт Молотова-Риббентропа". На тот момент, как известно, были обнародованы лишь копии акта. Я сказал: "Александр Яковлевич, Вы же бывший член Политбюро, что же Вы раньше не искали, так что давайте теперь уж мы сами". Оригинал пакта я довольно быстро нашел. Он хранился тогда в архиве Политбюро и никакой загадкой не являлся. Горбачев, во всяком случае, его точно видел. И не исключаю, что Яковлев тоже. Но как бы то ни было, я рассказал Яковлеву о находке, сообщил в МИД, и мы организовали пресс-конференцию, где сообщили об открытии. После пресс-конференции мне звонит Борис Николаевич с вопросом: "Почему не доложили?" Я ему тогда сказал: "Борис Николаевич, я не хочу, чтобы Вы всегда сообщали плохие новости, позвольте мне хотя бы раз сообщить эту новость самому".
Насколько серьезно относилось к архивному делу российское руководство тех лет, понимало ли оно важность Вашей работы?
Уверен, что понимало. Разумеется, не существует идеальных режимов. И еще надо учитывать, что действовать нам приходилось в ужасных условиях. Когда у государства не хватало денег буквально ни на что. И добывание денег было занятием, отнимавшим у меня значительную часть времени. Денег не было никогда. Я шел в Администрацию Президента к Александру Лифшицу, который был советником президента по финансам. Мы писали многочисленные письма, президент давал поручение правительству, правительство иногда выцарапывало какие-то деньги, и всё это приходилось повторять снова и снова. Отдельной историей было введение единой разрядной сетки для бюджетных работников в девяносто втором году, по которой начислялась зарплата. Тогда нас, архивистов, в этой бюджетной сетке записали вместе с работниками Министерства культуры, то есть по самому низкому разряду. Тогда, благодаря оперативному вмешательству, мне удалось добиться пересмотра этого решения. И глава архива стал получать зарплату, аналогичную руководителю академического института. А из этого рассчитывались и все остальные ставки. То есть архивисты по тем временам стали получать относительно нормальные деньги. Между прочим, после этого начался переток кадров из Академии Наук в архивы. К нам пришли довольно сильные кадры. И дай Бог здоровья!
Как позже складывались отношения с архивными службами бывших советских республик после распада Союза?
Могу отметить, что отношения всегда были хорошие со всеми моими коллегами. Это были и профессиональные и товарищеские отношения. Мне, например, мог позвонить глава архивной службы Борис Иваненко и сообщить: "Слушай, у нас тут распространяют фальшивку о том, что Жуков планировал выселить всех украинцев с освобожденных территорий в Сибирь. Я понимаю, что это чушь, но помоги мне это доказать". После этого мы начинали работу, высылали какие-то документы и так далее. В 1995 году мы, например, провели огромную выставку, посвященную пятидесятилетию Победы, в которой принимали участие и украинцы, и латыши, и эстонцы вместе с нами – каждый представлял свое, нам удавалось находить консенсус. Со странами Центральной Европы иногда возникали затруднения. Там время от времени во главе архивов появлялись политические назначенцы, которые шли на конфронтацию. Но и там всё быстро сходило на нет. Всё-таки архивисты – это, прежде всего, профессиональное сообщество. Мы понимаем политические вопросы, но умеем смотреть на них со своей стороны. Во всяком случае, так было, когда я возглавлял архивы.
Материал подготовил Станислав Кувалдин
Благодарности
Конечно, книги бы не было без паблика "Она развалилась" и без людей, которые его делают:
сооснователя сообщества Андрея Мухамадеева и его редакторов – Максима Доценко, Заура Ханцева, Эдуарда Андрющенко, Дарьи Басалаевой, Алексея Братцева, Леонарда Казарьяна, Криста Карапетяна, Дмитрия Вохминцева, Стаса Клевакина, Арсения Дзена, Алексея Потапова и Саши Гниломёдова.
И отдельное спасибо нашим подписчикам!
Об авторах
Евгений Юрьевич Бузев – журналист и SMM-редактор. Сотрудничал с изданиями "Сноб", "Furfur", "ОВД-инфо" и другими. Придумал и развил десятки сообществ в социальных сетях и продолжает это делать. Создатель сообществ "Хунта экспресс", "Балканский экспресс" и "Застоялась".
