Клиффорд вернулся к своим записям показаний. По его собственным словам, в 10.00 в среду Феликс занимался живописью в своей мастерской. Но только отсутствие постоянной экономки и странная манера приходящей домработницы оставлять на столе готовый завтрак не давали возможности доказать это. И как последний идиот, Феликс не отозвался на звонки посторонних в дом, не желая, чтобы его отрывали от работы. А между тем один из тех посетителей мог бы сейчас спасти его.
Теперь что касалось утра и вечера четверга. Чтобы успеть к поезду, отходившему с Чаринг-Кросс в 9.00, Феликс должен был бы выехать из «Сен-Мало» не позже 8.05. Согласно его заявлению, завтрак ему готовили к восьми утра, и у него не оставалось бы времени съесть его. Однако ничто не мешало ему потратить две-три минуты, чтобы избавиться от пищи, бросить грязные тарелки, еду унести с собой и создать впечатление, что он полноценно позавтракал. Здесь все же могла хоть чем-то помочь прислуга. Клиффорд был не в состоянии разобраться в этом без обязательной беседы с ней.
Адвокат вновь обратился к записям. В своих показаниях Феликс утверждал, что после завтрака в тот день работал непрерывно до половины седьмого, сделав паузу лишь для обеда и чашки какао. После чего переоделся и отправился в Лондон, где поужинал один в «Грешеме». Пусть он не встретил там знакомых, оставался шанс, что официант, швейцар или метрдотель популярного ресторана запомнили его. Потом, чувствуя себя усталым, он уже в девять часов вечера вернулся домой, и никто не мог ничего знать о его передвижениях до 7.30 следующего утра, когда он отозвался на стук миссис Мерфи.
Но даже если он успел побывать в Париже и встретить бочку на Северном вокзале, он вполне успевал добраться до дома к 7.30. Стало быть, его отзыв на стук в дверь не имел принципиального значения. Разумеется, если Феликс говорил правду, его неспособность подтвердить свои показания представлялась досадным и неудачным для него стечением обстоятельств. Но говорил ли Феликс правду?
Имелись находки, сделанные Бернли в «Сен-Мало»: письмо Эмми, оттиск на промокательной бумаге, булавка с бриллиантами. Каждая из этих улик в отдельности была для Феликса как сильный удар, а все вместе они представлялись совершенно неопровержимыми доказательствами вины. Но он тем не менее даже не попытался хоть что-то объяснить. Он попросту заявлял о своем полном неведении происхождения этих трех предметов. А если сам обвиняемый не мог найти правдоподобного объяснения, то как это прикажете сделать ему – Клиффорду?
Но ничто во всем этом деле не повергало адвоката в более глубокую депрессию, чем признание, сделанное Феликсом относительно своих прошлых отношений с мадам Буарак. Могло, конечно, случиться и так, что Феликс – незнакомец, случайно введенный в дом Буараков, – влюбился в хозяйку и уговорил ее бежать с ним. Но если Феликс представал не простым незнакомцем, глубоко полюбившим мадам Буарак, а человеком, который в прошлом был с ней обручен, насколько убедительней начинала выглядеть версия их совместного побега. Какую живописную картину мог нарисовать перед жюри присяжных любой толковый прокурор! Женщина, против воли выданная замуж за человека, которого, возможно, презирала, жизнь которой из-за этого превратилась в бесконечную муку, внезапно вновь встречает своего давнего избранника… А ее бывший возлюбленный, в ком вспыхнули все угасшие было чувства, во время непредвиденной встречи понимает, насколько тяготится любимая брачными узами… В таком случае попытка побега становится совершенно объяснимой.
Клиффорд почти не сомневался: если представителям обвинения станут известны те же факты, что и ему, то Феликс обречен. Более того, чем больше он вникал в суть дела, тем сильнее сомневался в невиновности художника. Насколько Клиффорд мог судить, в пользу Феликса говорило только одно обстоятельство – его искреннее изумление при вскрытии бочки. Но здесь должны были сказать свое слово медики, а они, несомненно, придут к противоречащим друг другу заключениям… Даже в этом адвокат видел лишь слабый проблеск надежды.
Клиффорду пришлось напомнить самому себе, что его задача как адвоката не судить о поступках Феликса, не гадать, виновен он или нет, а сделать для клиента все возможное, предпринять любые шаги для его оправдания. Вот только какие? Он пока не знал ответа на этот вопрос.
Так он и сидел в кресле до самого рассвета, куря и прокручивая ситуацию в голове. Он рассматривал задачу со всех возможных точек зрения, но не добился никаких конкретных результатов. Ладно, решил Клиффорд, пусть он до сих пор так и не смог выработать какой-то внятной линии защиты клиента, но стало ясно, как действовать дальше. Представлялось очевидным, что прежде всего следовало побеседовать с Боншозом, миссис Мерфи и другими упомянутыми Феликсом людьми. Не только для проверки правдивости его истории, но и для возможного получения новых сведений, выяснения новых фактов.
Так что утром адвокат уже поднимался по ступеням лестницы дома в Кенсингтоне, где располагалась квартира мсье Пьера Боншоза. Здесь его снова подстерегала неудача. Мсье Боншоз уехал по делам на юг Франции и должен был вернуться только через три или четыре дня.
По крайней мере это объясняет, почему он не предпринял попытки встретиться с Феликсом со времени ареста, заключил про себя Клиффорд, выходя на улицу и усаживаясь в такси для поездки, чтобы встретиться с временной прислугой Феликса.
Часом позже он добрался до деревни Брент и выяснил у прохожих, где живет миссис Мерфи. Дверь ему открыла женщина, которая когда-то отличалась высоким ростом, но возраст согнул ее, посеребрил волосы, а черты ее узкого, испещренного морщинами лица свидетельствовали о борьбе с тяготами и неурядицами.
– Доброе утро! – сказал адвокат, вежливо приподнимая шляпу. – Вы – миссис Мерфи?
– Да, это я, – ответила старуха. – Проходите в дом, пожалуйста.
– Спасибо.
Он прошел за ней в тесную, бедно обставленную гостиную, где с большой осторожностью сел в предложенное ему шаткое кресло.
– Вам, должно быть, уже известно, – начал он, – что ваш сосед, мистер Феликс из поместья «Сен-Мало» арестован по очень серьезному обвинению?
– Да уж я слыхала об этом, сэр. И так огорчилась, что слов нет. Ведь такой чудесный, благоразумный джентльмен!
– Так вот, миссис Мерфи, моя фамилия Клиффорд, и я – адвокат, который будет защищать мистера Феликса. Не могли бы вы ответить на несколько вопросов, чтобы помочь мне?
– Конечно, сэр. Буду только рада.
– Вы служили у него домработницей в последнее время, пока его экономка находилась в отпуске?
– Точно так, сэр.
– Когда мистер Феликс попросил вас об этом?
– В воскресенье вечером, сэр. Я как раз собралась укладываться спать, когда он пришел ко мне.
– А теперь расскажите, пожалуйста, как можно подробнее, чем вы каждый день занимались в «Сен-Мало».
– Я приходила туда по утрам, сэр, разводила очаг и готовила завтрак. Потом убиралась в гостиной, стирала, оставляла ему все необходимое для обеда. Его он делал себе сам в середине дня, а ужинать отправлялся по вечерам в Лондон.
