Но одновременно они открывали новый отрезок времени для установления алиби Феликса, еще не проверенный – с 19.30 во вторник вечером. Хотя сыщик тут же вспомнил рассказ Феликса о том странном образе жизни, какой он вел всю ту неделю, и понял, что с алиби не следует связывать особых надежд. Поиски, предпринятые и им самим, и Клиффордом, пока ничего не дали.
Затем детектив мысленно обратился к выдвинутой Клиффордом версии о виновности Буарака. И сразу же отметил, как новости повлияли на вопрос, связанный с его алиби. До этого момента алиби рассматривалось как нечто целое. Проверенные и не поддававшиеся проверке факты рассматривались одинаково. Считалось, что в наиболее важные для дела дни Буарак находился в Париже и в Бельгии, а значит, никак не мог оказаться в Лондоне. Но теперь возникал вопрос о конкретном отрезке времени. В 19.30 во вторник бородатый мужчина пришел в компанию Джонсона на Ватерлоо-роуд. Но в 14.30 того же дня Буарак находился в Шарантоне. Ла Туш сверился со справочником, содержавшим расписание поездов по всей Европе. Один из экспрессов прибывал на вокзал Виктория в 19.10, что позволяло путешественнику из Парижа как раз успеть к указанному времени в контору перевозчика грузов. Но вот только экспресс отправлялся из Парижа ровно в полдень. Это абсолютно исключало, что Буарак мог бы совершить такое путешествие. Но ведь следовало помнить и о пишущей машинке…
Ла Туш снова оказался перед прежней, неразрешимой пока дилеммой. Если Буарак виновен, то как он обеспечил себе алиби? А если невиновен, то зачем поспешил избавиться от машинки? Размышления причиняли сыщику поистине душевные муки, но он все больше преисполнялся решимости найти разгадку, каких бы нервов и трудов это ни стоило.
Следующим вечером он вновь отправился в отель «Арль», чтобы в компании двух грузчиков дожидаться появления остролицего кучера с седой головой.
Он уже получил несколько ответов на свое письмо. В некоторых из них сообщалось, что транспортное предприятие никогда не имело в своем составе работников, подходивших под описание. В других указывались предполагаемые кандидатуры, их имена и адреса. Ла Туш принялся составлять отдельный список, планируя посетить тех, кто сам не откликнется на объявление.
И пока он занимался этим, объявился первый визитер. Мужчина был сед, чисто выбрит, но вот черты его лица не отличались приметной заостренностью. Грузчики немедленно подали заранее условленный знак, что это не тот человек. Ла Туш был вынужден заплатить обещанные пять франков и выпроводить гостя, пометив его в списке как уже отработанного свидетеля.
После первого посетителя люди потянулись один за другим, и к десяти часам Ла Туш с грузчиками успели повидать четырнадцать кучеров. Каждый почти полностью подходил под словесный портрет, вот только грузчики никого не опознали. На следующий вечер в номер пришли десять человек, днем позже еще четверо, но с тем же негативным результатом.
Потом принесли еще одно письмо от Клиффорда. Адвокат описывал, насколько его поразили ум и уровень образования кучера, который выполнял перевозки бочки по Лондону. Его несказанно удивило, что человек таких способностей занимался столь простой работой, а потому Клиффорд пригласил возницу в гости не без тайной надежды узнать его историю. И сделал открытие настолько важное, что оно, по мнению адвоката, могло привести их к успешному завершению расследования. Кучер по имени Джон Хилл охотно поведал об этапах своей жизни. Еще четыре года назад он являлся констеблем в столичной полиции. С прекрасным послужным списком Хилл мог рассчитывать на хорошие перспективы в будущем. Однако затем у него, к несчастью, возник крупный конфликт с вышестоящим офицером. Хилл не особенно вдавался в подробности, но, как понял Клиффорд, дело было сугубо личным и касалось одной девушки. Но все закончилось дракой в служебное время, причем Хилл признает, что виноват был сам, совершенно потеряв тогда самообладание. Его уволили из полиции, и после долгих утомительных поисков новой работы он не нашел ничего лучше нынешнего занятия.
«Все это можно было бы воспринимать только лишь как жизненную неудачу отдельного человека, – писал далее Клиффорд, – но в случае с Хиллом есть один факт, который поможет нам найти ключ к разгадке преступления. Как бывший полисмен, он обладает повышенной наблюдательностью и во внешности мужчины с бочкой подметил деталь, крайне полезную для установления его личности. Когда работодатель расплачивался с ним, Хилл разглядел на тыльной стороне первой фаланги указательного пальца его правой руки небольшой шрам, оставшийся, по всей вероятности, от ожога. Он уверен в этом и готов поклясться, что такая особая примета реально существует. Я спросил, сообщил ли он об этом следователям. Нет, ответил Хилл. С некоторых пор он не слишком жалует полицию, а потому лишь отвечал на заданные ему вопросы, не стремясь делиться ничем добровольно. Когда же он понял, что я являюсь оппонентом официальных властей, то дал эту информацию мне, и, насколько можно судить, с удовольствием выступит свидетелем в суде, если сможет опровергнуть выдвинутые полицией обвинения».
Затем Клиффорд совершил напрашивавшийся при подобном повороте событий шаг. Он отправился в камеру и, проверив руки Феликса, не обнаружил на них никаких шрамов.
Поначалу Ла Тушу тоже показалось, что скоро в деле будет поставлена жирная точка. Новые показания определенно доказывали невиновность Феликса. Ему останется только осмотреть руки Буарака, и если он найдет на пальце описанную отметину, убийство окажется раскрытым.
Однако по зрелому размышлению он понял, насколько сложнее все обстоит. От алиби Буарака невозможно просто так отделаться. Пока в нем не найдено изъяна, любой смышленый юрист сможет настаивать на невиновности Буарака. Для присяжных алиби перевесит любые доводы, а показания бывшего полицейского можно легко дискредитировать. Даже сам по себе способ, с помощью которого они получили от него информацию, неприязнь Хилла к официальным властям в значительной степени ослабят убедительность его показаний. Будет заявлено, что он попросту придумал несуществующий шрам, чтобы сбить следствие с верного пути. Положим, присяжные не поверят в такое предположение, но алиби все равно станет основой для наиболее вероятной версии, уличающей истинного виновника убийства.
И тем не менее для Ла Туша стало ясно, что он должен предпринять немедленно. Необходимо осмотреть руки Буарака, и если шрам обнаружится, следует показать его Хиллу.
А потому около одиннадцати часов утра сыщик взял такси, выбрав машину с водителем, производившим впечатление человека сообразительного. Доехав до конца рю Шампионнэ, он вышел, предварительно объяснив шоферу, что тому положено делать. Через несколько минут Ла Туш занял ставшую привычной позицию у витрины кафе, не сводя глаз с двери офиса насосного завода через дорогу. В соответствии с договоренностью такси медленно кружило поблизости, готовое к его услугам в любой момент.
Примерно без четверти двенадцать Буарак вышел и неспешно направился в сторону центра города. Ла Туш незаметно последовал за ним, держась противоположного тротуара. Такси ехало чуть позади. Затем наступил момент, когда сыщику осталось лишь похвалить самого себя за предусмотрительность. Как только Буарак дошел до угла, он немедленно поймал другое такси, сел внутрь и сразу же машина двинулась в путь на приличной скорости.
