– Спасибо, сэр, – ответила Аделина. – Не стоит извинений. Надеюсь, все оплачено полностью?
Она подняла сумку за ручки и обнаружила, что та весила, наверное, фунтов восемь. При нынешней рыночной цене на золото она должна была весить все десять.
– Не полностью, не так ли?
Уильям вынул из кармана платок и промокнул лоб.
– К сожалению, мисс Патти, это так. Я принес четыре тысячи золотом, а оставшееся, это последняя тысяча, вы получите после продажи билетов.
– Мне казалось, в моем контракте ясно прописаны условия, – сказала Аделина.
– Да, предельно ясно, – ответил он.
– Пять тысяч золотом. Оплата вперед. Полностью. Или я не выйду на сцену.
– Да, конечно, – Уильям снова протер лоб, – я думал, может быть…
– Что? Вы думали, может быть, я сделаю исключение?
– На это я надеялся, да, – Уильям опустил глаза и его взгляд будто прилип к полу. Аделина видела его потрясение и понимала, что сам он не способен найти выход из этой ситуации.
– Хорошо. Вот что вы сделаете, Уильям. Как вы, наверное, заметили, мне еще нужно обуться. Я сделаю это, как только условия моего контракта будут соблюдены. Так что вы пойдете вниз и посмотрите, сколько уже выручено за билеты. Из этого вы и выплатите мне остаток гонорара. Но я сделаю исключение для вас.
– Да? – Уильям поднял глаза.
– Я возьму наличные вместо золота.
Он опустил плечи и кивнул.
– Да, мадемуазель.
С небольшим поклоном он покинул комнату, и певица снова осталась в одиночестве. Из-за занавеса ее сознания выглянула Наталия, восхищенная силой и уверенностью Аделины. У Наталии, конечно, тоже была уверенность, но она редко ее демонстрировала. Большинство людей считали ее застенчивой, но это было совсем не так. Она не боялась людей и не нервничала в их присутствии. Она предпочитала считать себя сдержанной. Но у Аделины Патти не было ни капли сдержанности, и хотя Наталия знала, что это не она будет стоять на сцене перед зрителями, она боялась этого опыта и надеялась, что Уильям не вернется с остатком гонорара.
– Интересно, – произнес Монро.
– Что? – спросила Наталия.
– Аделина Патти трижды была замужем, но свидетельства о детях отсутствуют.
– Ну, она мой предок, значит, в какой-то момент она все-таки родила.
– У нее было несколько романов. Возможно, в каких-то из этих отношений у нее был ребенок, и она держала это в тайне.
– Три брака? Романы? – Наталия покачала головой. – Она и вправду была своевольной.
– Похоже на то.
Несколько мгновений спустя Уильям постучал в дверь, и Наталия скрылась.
– Войдите, – сказала Аделина.
Уильям отворил дверь и вошел обратно в комнату, все еще протирая лоб платком.
– Нашли?
– У меня восемь сотен долларов, – ответил Уильям. Он вытащил пачку купюр из кармана и вручил ее Аделине. – Надеюсь, этого будет пока достаточно. Зал полон, и я уверен, что вы не хотите заставлять публику ждать.
Аделина улыбнулась и взяла деньги, положив их в сумку вместе с золотом. Затем она достала левую туфлю и надела ее. Уильям вздохнул.
– Спасибо вам, мадемуазель, спасибо. Я…
Аделина взяла правую туфлю и вручила ему, а он принял ее так, будто это было что-то хрупкое и в то же время горячее. Затем она снова откинулась в кресле, наполовину обутая.
– Я наденю вторую туфлю, когда вы принесете мне оставшиеся две сотни долларов. Публика подождет.
Он заметно побледнел, запнулся и, поспешно откланявшись, вышел из комнаты, все еще с туфлей в руках.
Наталия, находясь в сознании этой молодой женщины, почти смеялась. Во времена, когда у женщины было не так уж много возможностей, Аделина использовала свой талант, чтобы гарантировать себе благосостояние и, что еще важнее, некоторую власть. В момент, когда ее выступление должно было вот-вот начаться, Аделина сохраняла полное спокойствие, в отличие от Наталии. Когда Уильям вернулся, его стук в дверь звучал настойчиво и отчаянно.
– Войдите, – сказала Аделина очень любезно.
Он ворвался в комнату, тяжело дыша.
– Вот, мадемуазель, вот, – он вручил ей еще одну пачку денег вместе с ее правой туфелькой. – Две сотни долларов. Платеж целиком.
Она приняла деньги, снисходительно кивнув.
– Спасибо, сэр.
Она убрала деньги в сумку, а Уильям тем временем взглянул на карманные часы. Затем она надела туфлю.
– Я с радостью выступлю.
– Позволите мне сопроводить вас? – спросил Уильям, предлагая ей взять его под руку.
Она взялась за его локоть ладонью в перчатке.
– Конечно.
Они покинули гримерку, которую Уильям запер за собой, а затем прошли по закулисной части. Это было поистине чудесное место, пожалуй, один из самых современных театров, которые Аделине доводилось видеть. Целые мили трубопровода для газового освещения. Огромное сводчатое пространство, пересеченное многочисленными мостками и бесконечно сложной системой веревок и лебедок, чтобы поднимать и опускать декорации. И зрительный зал, вмещающий более трех тысяч человек. От этой мысли Наталия разнервничалась еще больше, хотя Аделину это только оживило.
Уже состоялись первые представления – открывающие вечер короткие номера, призванные воодушевить публику и подогреть ожидание основного представления. Конферансье был уже на сцене и объявлял ее. Аделина стояла за кулисами, ожидая момента выхода. Уильям наклонился к ней и прошептал:
– Вы понимаете, что за неделю вы зарабатываете больше, чем президент Соединенных Штатов – за год?
Конферансье объявил: «Всемирно известный и несравненный талант, мисс Аделина Патти», и публика взорвалась аплодисментами. Настал момент выхода.
– Тогда, Уильям, в другой раз зовите петь президента, – Аделина улыбнулась и шагнула на сцену.
Аплодисменты усилились, как только она вышла на свет. Аделина грациозно исполнила низкий поклон. Конферансье уже покинул сцену, и она расположилась в центре. Зрители заняли все пространство зала – от мест в первых рядах партера до последних рядов на третьем ярусе позолоченных балконов. Она улыбнулась и кивнула. Аплодисменты не ослабевали еще несколько мгновений. Когда они, наконец, утихли, дирижер велел оркестру начинать, и зазвучала музыка. Наталия поймала себя на том, что переживает нечто, что вряд ли когда-нибудь сделала бы в реальной жизни.
Аделина была родом из семьи артистов, чей дом был наполнен духом развлечений и представлений. Наталия же выросла в тихом доме, наполненном воспоминаниями бабушки и дедушки о трудностях, с которыми им пришлось столкнуться во время жизни в Казахстане при Советском Союзе, и их молчаливым решением не поднимать головы и добиться лучшей жизни упорным трудом. Аделина была певчей птахой, а Наталия – рабочей лошадью. Но теперь Наталии предстояло петь перед тремя тысячами зрителей, и в обычной жизни Наталия даже мысль о чем-то таком считала невозможной. Но она напоминала себе о том, что фактически это была не она, что ее сдержанность и сознание должны остаться за сценой, позволяя Аделине блистать.
