– А у тебя в первом классе какое было прозвище?
– Булка. Меня звали Булкой, потому что я любил есть на уроках. Потом отвык. Ну, спи, – сказал папа…
21
Утром перед школой я так и сделал, как задумал: привязал Кыша. Поставил рядом миску молока, блюдце с водой и отрезал кусок колбасы.
– Не вздумай перегрызть верёвку, – сказал я ему. – Мне тоже приходится как привязанному сидеть за партой по сорок пять минут. А переменки маленькие. На уроке, если повернёшься не так, сразу тебе замечание делают. И до звонка из класса никуда не выйдешь. Понял?
«Рр-ы! Ничего я не понял. Иди уж, а то опять опоздаешь!» – сказал Кыш, и я пошёл в школу, но на этот раз не опоздал.
Мотор экскаватора завели без меня. Он пыхтел, пуская в небо синие колечки, а машинист прилаживал к стреле вместо ковша огромную железяку, похожую на бомбу…
В классе на меня сразу набросилась Снежка:
– Ты почему вчера от всех убежал и меня бросил?
– Кыш был голодный и очень бедокурил, – сказал я ей.
– Больше так не делай. Надо прощаться.
Когда начался урок, Снежка сказала мне:
– Давай поспорим, что я сейчас на уроке саблю проглочу и съем!
– А на что поспорим? – спросил я, даже не успев подумать, откуда у Снежки взялась сабля.
То, что их глотают некоторые люди, я знал из рассказов папы про цирк.
– На любое желание давай спорить, – сказала Снежка. – «Американка» называется такой спор.
Вета Павловна как раз в этот момент смотрела в другую сторону. Мы ударили по рукам, а Оля Данова, по прозвищу Ога, разняла наши руки.
Снежка вытащила из портфеля какой-то предмет, завёрнутый в жирную бумагу, и положила его на коленки.
– Может, не надо глотать на уроке? Подождём переменки, – шепнул я.
– Я позавтракать не успела, – сказала Снежка и достала кусочек булки. – С хлебом сабля вкусней. Ну, смотри!
Я раскрыл рот от волнения, а Снежка вынула из бумаги что-то ржаво-сине-серебристое, только без ручки. Она откусила кусок, пожевала и проглотила. Потом откусила ещё кусок и с набитым ртом сказала:
– Это сабля, но только жареная рыба. Не догадался? Ты проиграл!
Я захохотал на весь класс, и к нашей парте тут же подошла Вета Павловна:
– Сероглазов! Ты почему смеёшься? Встань!
– Мне смешно стало, – сказал я правду, потому что обещал папе никогда не врать учителям.
– Почему смешно? Молчишь? Садись. Снежана Соколова, встань. Что у вас здесь происходит?
Снежка быстро успела всё проглотить и сказала:
– Можно, я вам на ухо объясню?
– Нет, нельзя. Нехорошо при всех шептаться и некрасиво.
Тогда Снежка бесстрашно рассказала, как поспорила со мной, что съест на уроке саблю с хлебом, потому что не успела дома позавтракать, и показала всему классу недоеденный кусок этой заморской рыбы.
– А ещё в магазине есть рыба – жареный капитан, – добавила Снежка, и все ребята и Вета Павловна долго смеялись.
Но вдруг Вета Павловна нахмурилась, села за стол, задумалась и спросила:
– Кто мне ответит: что такое дисциплина?
– Это когда нужно обязательно делать то, что заставляют, – подняв руку, оттараторила Снежка.
– Так вот что: заставляют – это не то слово, – сказала Вета Павловна. – Мне очень не хочется заставлять вас учиться, заставлять внимательно меня слушать, а не есть жареную саблю. Заставлять чисто писать, хорошо считать и читать. Вы должны сами – понимаете! – сами хорошо учиться и хорошо себя вести. А для чего вам нужно хорошо учиться? Кто нам скажет? Пожалуйста, Миша Львов!
– Хорошо учиться нужно, чтобы всё знать, – сказал Тигра.
– А почему тебе хочется всё знать?
– Интересно, – сказал Тигра.
– А для чего нужна хорошая дисциплина? (Многие ребята подняли руки.) Нам ответит Оля Данова.
– Плохая дисциплина мешает учиться, – тихо сказала Ога, которая разнимала наши руки при споре.
– Снежана Соколова! Теперь тебе ясно, что такое дисциплина?
– Я догадалась, – сказала Снежка. – Это когда сама себя заставляешь обязательно сделать что-нибудь хорошее.
– Молодец! Кстати, ты могла спросить разрешения, и я позволила бы тебе тихонько съесть жареную саблю. И мы не потеряли бы из-за неё столько времени. Сероглазов, а тебе ясно, почему нельзя ни с того ни с сего смеяться на уроке?
– Чтобы не мешать другим учиться, если хотя бы и смешно, – ответил я.
– Молодец! Садись.
Вета Павловна продолжала урок.
«Вот если бы она сообщила папе и маме, что я молодец, совсем было бы хорошо», – подумал я.
22
На переменке Тигра подошёл ко мне и спросил:
– Двапортфеля! Ну, как твой щенок?
Он, наверно, забылся, когда сказал Двапортфеля, и испуганно посмотрел на рассердившуюся Снежку. Но я без обиды ответил Тигре:
– Щенок хороший. Весёлый. Только дисциплины у него мало. Делает не всё, что заставляешь.
– Э-эх! – почему-то сказал Тигра и убежал в коридор.
Снежке я объяснил, что у меня прозвище редкое. Оно – как у индейцев, и я буду на него откликаться.
– Как хочешь, Алексей. Ты не забыл про спор?
Я согласился, что проиграл, хотя сабля была жареная, и спросил, какое Снежкино желание нужно выполнить.
– На последнем уроке скажу. Надо ещё придумать, – сказала Снежка.
На большой переменке я опять, как вчера, быстро сбегал домой.
Кыш не бросился мне навстречу и не завилял хвостом. До молока, воды и кусочка колбасы он не дотронулся. Он лежал, уткнувшись мордой в передние лапы, как на Птичьем рынке, когда его продавали. Я присел на корточки и, откинув рукой чёлку, заглянул Кышу в глаза. Они были тёмно-коричневые и влажные, как вишни после дождика. Кыш здорово на меня обиделся. Я погладил его и сказал:
– Кыш! Сначала я тебя заставляю и приучаю к дисциплине, а потом ты к ней привыкнешь и сам себя будешь заставлять. И у нас, у людей, тоже так. Вот первого сентября на уроке я взял и вышел из класса. Без спроса. А меня поймали, посадили на место и велели сидеть до звонка. В общем, привязали, как я тебя. И теперь я всё понял и до переменки из класса не ухожу. Ты мне ещё спасибо скажешь. И не обижайся. Я же не обижаюсь на Вету Павловну. Она хорошая и добрая. И я тоже хороший и добрый. Но ведь если я тебя отвяжу, ты что-нибудь обязательно изжуёшь или разобьёшь?
«Рр-а!» – согласился Кыш.
– То-то. Будь здоров. Скоро приду, – сказал я, вытер лужу около батареи и побежал в школу.
